Во время одной из таких тренировок Карл почувствовал, что за ним наблюдают. На деревянной трибуне сидел мужчина лет пятидесяти пяти, казалось, безразличный ко всему происходившему, хотя в отношении к нему молодых инструкторов чувствовалось уважение.
На следующий день мужчина не появился.
После одного из упражнений врач заявил, что у Карла появились небольшие разрывы кровеносных сосудов одного глаза, что выглядит он не очень хорошо и, стало быть, необходим контроль. Карла отправили в лазарет, а все остальные собрались и вернулись в Стокгольм на выходные дни.
Лазарет пустовал. Карлу указали на одну из комнат, где лежала его одежда. Он оделся, раздосадованный сообщением о своем недуге, хотя сам он ничего не заметил, и еще более раздраженный испорченными выходными.
Вскоре в комнату вошел коммендеркаптен[10] и попросил следовать за ним, объяснив, что лишение его увольнения по болезни не соответствовало действительности: он совсем не болен, нет надобности беспокоиться по этому поводу. Им просто необходимо совершить небольшую поездку. И больше никаких объяснений.
Коммендеркаптен полтора часа вез его на гражданской машине в южном направлении, беззаботно беседуя об образовании, о будущем флота, о Трафальгарской битве и о чем-то еще. Выехав из Блекингс, они продолжили свой путь дальше на юг по побережью Эстерлена, где Сконе выглядит так, словно на фотографии, с мягкими волнистыми холмами, переходящими в морскую синеву.
Был март, необычно ранняя весна. Когда они подъехали к Кивику, долина все еще оставалась окутанной туманом. Они въехали на территорию небольшой яблоневой фермы. Им навстречу с большим секатором в руке вышел мужчина, сидевший тогда на деревянной трибуне водолазной башни.
Так Карл впервые встретился со Стариком. Впоследствии ему не удалось выяснить происхождение этого прозвища, но он никогда не слышал, чтобы этого человека называли иначе, чем Старик. Около двадцати лет назад Старик был начальником секретной службы военной разведки.
Позднее, когда в прессе начались скандалы, связанные с этой службой, и корреспонденты журналов "Фолькет и бильд/Культурфронт" представили и самого Старика, и большую часть его сотрудников службы IB[11] серией помпезный портретов; разоблачения закончились для некоторых сотрудников тюремным заключением и заверениями правительства, что "все написанное в журналах неправда и, между прочим, не является чем-то типичным", что новая IB получила "совсем другие директивы" и что "разведка вовсе не преследовала левые организации", а "если что-то и имело место, то произошло по ошибке", было признано "недействительным" или "исключением", которое "не повторится в будущем", и так далее.