За столом юнкер Муромов сидел слева от Звягинцева, теперь Звягинцеву предстояло передать тайное известие ему:
– Сегодня ночью после отбоя… Дежурные обер-офицеры предупреждены… Ночной парад…
Никто не знал, откуда пошла традиция ночных парадов в юнкерских училищах. Пожалуй, только старый дядька, серб Манчич, мог бы рассказать о них что-либо стоящее, хотя во время ночного парада умному дядьке полагалось плотнее припереть дверь своей каморки и не показывать наружу даже кончик красного носа. Любой лишний свидетель подлежал суровой и унизительной каре. В Александровском военном училище сим знаменательным событием обозначалась присяга младшего курса. Что-то таинственное и значимое происходило в ходе этого секретного и абсолютно непристойного действа. Ночное побоище с кровью и легкими увечьями по-другому называлось «гонять бесов», и это заранее страшило религиозных «прасолов» и завзятых «поповен», крестящихся на пролетающих за окнами ворон. В эту ночь полагалось снять нательные кресты, и от этого странного условия даже завзятым атеистам стало немного не по себе.
В спальнях погас свет, но никто не спал, все ждали сигнала дежурного юнкера. После парада на плацу оружие еще не сдали в цейхгауз, и у постели каждого юнкера ожидала сигнала узкая и длинная кавалерийской сабля – настоящее боевое оружие, наделенное суровой тяжестью и надменной простотой. У Звягинцева даже мороз бежал по хребту, когда он вглядывался в ясное зеркальное лезвие и проверял его своим горячим дыханием.
– Для твоей неукротимой славы украшенья были не нужны! Костяная рукоятка без оправы… В темной коже – легкие ножны… – Эти стихи он посвятил своей первой сабле.
Сабля представлялась ему живой, она отвечала ему взаимностью, медленно, чутко привыкая к его руке и уверенной хватке.
По команде дежурного рота вскочила с кроватей. В тесноте спальни, натыкаясь друг на друга, юнкера сбросили кальсоны и нательные рубахи и на голое тело надели портупеи.
Дрожащими от волнения пальцами Звягинцев застегнул портупею с саблей и, смешно путаясь в казенных голенищах, ставших вдруг слишком высокими и свободными, выскочил в коридор. Расталкивая такие же голые, белеющие во тьме тела, он проскочил на обычное место для построения.
– Стой, тюха-матюха! – Муромов напялил на Звягинцева бескозырку с алым бархатным околышем – хоть и без кальсон, но фуражка положена юнкеру даже на ночном параде.
В длинном коридоре корпуса быстро и бесшумно разворачивалось построение по ротам. Из-за распахнутых на ночь фрамуг было нестерпимо холодно, но построение под приглушенные команды дежурных юнкеров шло своим чередом.