– А ведь канат могли подменить, скажем, перед репетицией? – настаивал Барнаулов.
Илга посмотрела искоса и немного дольше, точно изучала Барнаулова боковым зрением.
– У Джохара не было ни врагов, ни долгов, ни романов на стороне.
– Само собой, при такой красивой жене… – пошел на явную провокацию Барнаулов.
– Мы были мужем и женой только на бумаге, – не отводя своих странных аметистовых глаз, сказала Илга.
– Вот как! Это очень странно.
– Да, вам будет трудно это понять… В его аттракционе работали волчицы, волк Аркан вошел в аттракцион этой зимой… Ингибаров был для них всем: отцом, Богом и даже… мужем. Волчицы очень ревнивы, если они учуяли бы чужой запах, то перестали бы повиноваться.
– Напрасно вы во мне сомневаетесь, хотя я и не дрессировщик, но кое-что кумекаю. Вот, к примеру, Сталин однажды сказал Ворошилову, которого очень любил, но внешне был строг, вплоть до мелкого тиранства: «Если я покажу им, как я к тебе отношусь, тебя попросту разорвут на куски».
– Он рассуждал как обычный дрессировщик, – согласилась Илга.
Неловко орудуя на кухне, Барнаулов, как и обещал, сварил кофе. Он перенес поднос с маленькими серебряными чашечками в гостиную и поставил на низкий столик.
В простенке над столом висела старинная сабля с истрепанным темляком из золотого шнура.
– Что это? Можно взглянуть? – И, не дожидаясь разрешения, он снял саблю со стены.
Холодное оружие было слабостью Барнаулова, и он отчасти завидовал стойкости боевой стали и ее строгой, хищной красоте.
– Будьте осторожнее… – предупредила Илга. – Это вовсе не бутафорская сабля. Ингибаров звал ее «гурда» – по-чеченски это означает «держись!». Он часто читал эти стихи… – Илга умолкла, припоминая. – Но ты не забудешь чеченскую честь, мой старший возлюбленный брат! Меня не забудешь! Кровавую месть тебе завещает Адат! Холодная Смерть, породнюсь я с тобой, но в жизни была Ты моею рабой!
– Кто автор? – спросил Барнаулов; нельзя сказать, чтобы стихи ему понравились, скорее озадачили.
– Это перевод, стихи написала одна чеченская девушка, он мне ничего о ней не говорил…
Барнаулов с наслаждением осмотрел простые ножны, пожелтевший костяной эфес и проверил отвес. Это была довольно обыкновенная ижорская «селедка» начала прошлого века, и еще сто лет назад этим оружием были вооружены все роды российских войск. Барнаулов дохнул на клинок, проверяя качество закала, и придирчиво оглядел тыльную строну клинка. На отполированной полосе темнела гравировка: «III юнкерское училище имени Государя Александра I. Москва. 1917 год». Рядом стояло имя хозяина сабли: