Лицо это, если его вообще можно было так назвать, светилось добротой, оно было слишком нежным, таким нежным, что в нем совсем не чувствовалось характера и даже индивидуальности. Удивительная кожа, румяная, словно лепестки цветка, а тело стройное до неправдоподобия, и все же оно настолько исполнено грации и гармонии, что при виде его не думаешь о его хрупкости. От всей ее фигуры веяло такой милой простотой, что все остальное перед этим меркло.
Нет ничего удивительного в том, что дети так любят их, поймал себя Дин на этой мысли.
— Мистер Дин, — сказала Воспителла, — пожалуйста, войдите. Это для нас большая честь.
— Спасибо, — ответил он, снимая шляпу.
Он сделал несколько шагов и услышал, как закрылась дверь, и вот Воспителла оказалась снова рядом с ним.
— Пожалуйста, в это кресло, — заметила она. — Оно у нас специально для особо почетных гостей.
Все было очень просто и по-дружески, однако на этом лежал отпечаток чего-то неведомого.
Где-то в доме послышался детский смех. Дин повертел головой, чтобы понять, откуда же он доносится.
— Это из детской, — сказала Воспителла. — Я закрою дверь.
Дин погрузился в кресло и положил старую, мятую шляпу на свое костлявое колено, поглаживая ее костлявыми пальцами.
Воспителла возвратилась и села на пол перед Дином, села таким неуловимым движением, без малейшего усилия, что у Дина создалось отчетливое впечатление, будто подняли вверх пол.
— Ну, — сказала Воспителла таким тоном, словно хотела намекнуть, что теперь все ее внимание приковано к Дину.
Но он молчал, потому что в комнате все еще слышался смех. Даже когда дверь в детскую закрыли, все еще слышался детский смех. Он заполнял комнату, это был по-настоящему счастливый, веселый, непринужденный, искренний, беспечный смех ребят, которые упиваются игрой.
Но этого было мало.
Искорка детства сверкала в воздухе, и у Дина возникло давно забытое чувство, что он вне времени, что день никогда не кончится, что о конце его даже подумать невозможно: легкий ветерок из несбыточной страны принес с собой запах ручья, что уносит по течению флотилии опавших осенних листьев, и чуть слышное благоухание клевера и ноготков, и аромат пушистого, только что выстиранного одеяла, какие бывают на детских кроватках.
— Мистер Дин, — сказала Воспителла.
Он виновато вскинулся.
— Простите, — сказал он Воспителле. — Я тут заслушался ребят.
— Но ведь дверь закрыта.
— И все же в этой комнате дети, — проговорил Дин. — В комнате нет детей.
— Совершенно верно, — ответил он. — Совершенно верно.
Но они были здесь. Он мог слушать их смех и топот их ног.