Стол накрыли по его настоянию на кухне. Сухоруков выйти к ужину не пожелал, Мария Васильевна вышла от него раскрасневшаяся, но тут же взяла себя в руки.
— Простите нас, — сказала Першину. — Его тоже можно понять — привык командовать.
— Вы не беспокойтесь, — улыбнулся Першин. — На вашей жизни мое появление не отразится плохо. А не приди я — и вы, и Вера мучились бы из-за разлуки. Зачем же страдать от холода, если можно заткнуть дыры?
Через полчаса пришел Сергей — флегматичный увалень на голову выше Першина, — они оказались за столом впятером, а с учетом того, кого Вера носила под сердцем, — вшестером, значит — в подавляющем большинстве.
От Сорокиных, сославшись на ночное дежурство, Першин вышел в одиннадцатом часу. Тучи иссякли, стекли на землю, и на подсвеченном умытой Москвой небосклоне проблескивали первые звезды.
На Сухаревке Першин позвонил из автомата.
— Господин Григорьев?
— Кто спрашивает? — не слишком приветливо отвечал Григорьев похмельным голосом.
— Фамилия моя Першин, но она вам ни о чем не скажет. Не могли бы мы с вами где-нибудь встретиться? Это важно для нас обоих.
— Почему вы так думаете? — не сразу откликнулся на предложение журналист.
— Вы писали о налете на Можайском шоссе. Я могу сообщить кое-какие сведения, которые вас заинтересуют.
В трубке снова наступила тишина. Скорее всего Григорьев чувствовал, чем чреват интерес к этим сведениям, и опасался встречи с незнакомцем.
— Не бойтесь, — догадался Першин, — я не причиню вам зла.
— Если бы боялся, то не писал бы на эти темы! — недовольно парировал Григорьев. — Когда и где?
— Сейчас. Мне дорого время. А где — определите сами, у меня есть машина.
Пауза.
— Приезжайте в бар гостиницы «Алтай».
— Я не знаю вас.
— Бармен вам покажет.
— До встречи, — сказал Першин, но Григорьев уже повесил трубку.
Макс, как пожелал представиться сам журналист, оказался худощавым высоким человеком лет сорока, чье пристрастие к спиртному уже успело отразиться на одутловатом, со впалыми щеками и отеками у выпуклых глаз лице.
Загорелые его кисти с длинными пальцами пианиста лежали на полированной стойке бара спокойно, голова поворачивалась с величавым достоинством, и рукопожатие оказалось неожиданно крепким.
— Я могу включить диктофон? — спросил он у Першина, когда тот, справившись у бармена, занял свободное место за стойкой рядом и заказал себе минеральной воды со льдом.
— Как хотите.
— Так что же заставило вас разыскать меня?
— Мне нужна ваша помощь. По вашей статье я догадался, что вы аккредитованы на Арбатской площади, это так?
— Не я же один, — неопределенно повел бровями Григорьев и щелкнул изящной электронной зажигалкой на цепочке.