Под обломками он нашел еще два трупа. В одном сразу, несмотря на большое выходное отверстие между глаз, Моцарт опознал Толстяка, ударившего его в коридоре, а после извинявшегося по настоянию Епифанова. Никакого мстительного чувства он не испытал — напротив, теперь ему было искренне жаль своего обидчика. В мертвой хватке Толстяка был зажат пистолет-пулемет «ингрэм». Когда-то после очередного рейда в горы такой подарил ему командир взвода разведчиков Магомед Салаватов, и Моцарт стрелял из него во дворе полевого госпиталя по бутылкам из-под шампанского. Попал, кажется, в одну…
Он наклонился, осторожно выкрутил из могучей пятерни мертвеца пистолет, проверил обойму. Все патроны были на месте — Толстяк то ли не успел выстрелить, то ли прятался и не хотел себя обнаружить.
Другого он тоже узнал: «Даю вам пять секунд на размышление», — вновь услыхал навсегда запомнившийся бас. Одна пуля угодила бандиту в сердце, другая прошила голову от темени до позвонков.
Мокрый, перепачканный пылью и кровью, с посеревшим от гари лицом в разводах сажи, Моцарт вылез из подвала, где не нашел ни живых, ни мертвых. Под завалом могли остаться трупы Графа и Епифанова, и он с усердием, достойным сотрудника спасательного отряда МЧС, принялся разгребать черепицу, блоки, балки, оттаскивать обломки перекрытия, пока не нашел еще двоих, расстрелянных из автоматов в упор. Опознать их не было возможности.
Поняв, что больше никого здесь не найти, он вышел во двор. Под навесом алела огромная лужа крови. Трупа не было, убегавшие налетчики раненых не выносили — значит, всех, кого они убили в перестрелке, оттащили в подготовленное ко взрыву здание.
Со стороны леса послышался стрекот вертолета. Черная «вертушка» вылетела так стремительно, как будто ждала в засаде. На несколько секунд она зависла над руинами, а потом резко ушла влево и легла на круг, постепенно снижаясь. Поле с тыльной стороны дачи оказалось неплохой посадочной площадкой. Едва колеса коснулись земли, из вертолета выскочили трое с автоматами и помчались к развалинам. По сброшенному металлическому трапу медленно спустился худощавый, наполовину седой человек в распахнутой летной куртке.
«Граф! — сразу же узнал его Моцарт. — Значит, живой…»
Сжимая в руке «ингрэм», Першин спрятался под обломком стены.
Сердце стучало так, что, казалось, выдаст его. Слышно было, как осыпается битая черепица и хрустит стекло под башмаками неизвестных. Еще минута — и его обнаружат. Нужно что-то предпринять… быстро!.. что?!
— Пятеро, товарищ полковник, — послышался негромкий голос. — В затылок стреляли, сволочи, чтоб наверняка… Вот шестой!