«У нее было такое чувство легкости, невесомости, — шептал убитый горем отец. — Мы пойдем на все, на любые затраты, вы не думайте!..»
Какого птичьего молока не хватало этому юному дарованию? Младое и незнакомое племя успело сформировать свои законы. Жаль, что к пониманию самоценности жизни они приходят незадолго до смерти. Жаль девочку, чем-то она похожа на Анну…
Участие Моцарта в судьбе дочери ограничивалось платой за обучение в институте, которую он аккуратно переводил в Екатеринбург вместо алиментов. Он стал оправдывать себя тем, что со временем непременно заберет ее «из Зальцбурга в Вену», что вообще все, содеянное им доселе в жизни, — во благо Анны, и на этом благородном порыве искупления уснул.
Одинаковые стрелки показывали не то час, не то пять минут первого, когда он, нащупав выключатель на шнуре настольной лампы, пошлепал ко входной двери: кто-то, не отпуская, держал кнопку звонка. Моцарт решил, что Сухоруков выставил Веру вон, хотя и для нее подобное нахальство было бы непростительным.
— Сейчас, сейчас! — щурясь от резкого люминесцентного света в прихожей, справился он с запорами.
На резиновом коврике у порога стоял коренастый парень лет двадцати пяти, подстриженный «ежиком». Взгляд его маленьких цепких глаз пробуравил хозяина, запрыгал по стенам.
— Першин?
— Допустим.
— Одевайтесь.
— А в чем, собственно…
— Быстрее.
Человек втолкнул Моцарта в квартиру, переступил порог.
— Повежливее нельзя?
— Быстрее, я сказал!
Моцарт увидел, что в проеме выросла еще одна фигура. Разглядеть ее не успел — гневная волна подхватила его и бросила на вошедшего, но руки провалились в пустоту, встречный удар в грудь отшвырнул на обувной ящик.
— Не успеешь одеться за сорок пять секунд — поедешь в трусах, — не повышая голоса, пообещал коренастый.
Судя по его настроению, выбора не оставалось. Впрочем, не было и страха.
— Мне нужно умыться.
— Не нужно.
— Паспорт…
— Не понадобится.
Подталкивая его в спину, налетчик по-хозяйски выключил свет в прихожей, захлопнул дверь.
«Ключи, которые остались на вешалке, мне тоже больше не понадобятся?» — язвительно подумал Моцарт.
Коренастый шел справа, ступенька в ступеньку, профессионально отсекая его от перил. Напарник в темных очках следовал впереди. На улице было свежо, тихо.
Моцарта впихнули на заднее сиденье длинной, широкой иномарки, поджидавшей со включенным двигателем прямо на тротуаре у подъезда. Яркие лучи фар пронзили Глазовский переулок насквозь, до самого Смоленского бульвара. Моцарта вдавило в спинку сиденья; от тугой воздушной струи в окно справа заслезились глаза; фонари и неон реклам слились в сплошную разноцветную полосу.