Зайцев говорил мне, ты гениальный хирург и способен на чудеса. Во имя этих чудес стоит, конечно, перешагнуть через какую-то Веру или три трупа в «скорой» на дне реки. Чудо-операция, исцелившая палача, стоит того, чтобы не осквернить гения грязной ментовской работой: Богу — Богово, кесарю — кесарево. Ты гений. Ты хорошо набил руку на афганской войне. Твои коллеги удивлены твоей скромностью. Тебя вполне устраивает рядовая больница и рядовая должность, тебе не нужны звания и даже дом не нужен: все это к чему-то обязывает, правда? Ищешь оправдания своим поступкам в жизни Моцарта? Или стараешься оправдать ею свой эгоизм?.. Прости. Я все равно люблю тебя и потому спешу исчезнуть из твоей жизни. Не удивляйся, что в плейере оказалась эта кассета. Я записываю ее в Москве накануне нашей поездки, потому что заранее знаю, что ты не сделаешь мне предложения, и наступит момент, когда я стану откровенно раздражать тебя. И еще… Пожалуйста, не нужно меня искать. Не знаю, будет ли в твоей жизни вера, а Веры будут. Пока!»
За щелчком последовал финальный пассаж фантазии.
Все эти глупости и гадости взбалмошной девчонки во второй раз Першин слушать не стал. Он бросил плейер в сумку и вышел во двор, услыхав шаги проснувшейся хозяйки.
— Доброе утро, Мария Тихоновна. Не знаете, когда уехала Вера?
— Вчера уехала, — отозвалась хозяйка не слишком приветливо. — И правильно сделала. Надо же так назюзюкаться… А еще врач.
— Врачи тоже бывают эгоистами и алкоголиками, — не стал вступать в пререкания Першин. — Спасибо вам за приют. Я уезжаю. Не держите зла. Когда вокруг много злых людей, трудно сосредоточиться на добре.
Он вернулся в комнату, осмотрел шкаф и полки на предмет забытых вещей. Потом присел «на дорожку» и горько пожалел о том единственном дне, которого не хватило, чтобы изменить жизнь.
До Москвы он добрался лишь в три часа. Масличкина летела этим же самолетом, сидела в трех рядах впереди, и перед глазами Першина то и дело мелькала ее немыслимая апельсиновая прическа. За два часа лета Першин основательно выспался, раздражение ушло, Москва не казалась ни чужой, ни своей — просто пункт назначения, словно бы он был не живым человеком, а чемоданом. Такое самочувствие Першину даже нравилось: чемодан, в котором нет места для эмоций.
Госпожу Масличкину встречал супруг Виктор Петрович. На голову ниже супруги, худой и тщедушный человек неопределенного возраста с лицом язвенника или аскета поневоле, Масличкин подхватил дырчатый фанерный ящик с фруктами и большой кожаный чемодан на колесах и поволок все это к выходу из аэровокзала с такой проворностью, что тумба-жена едва поспевала за ним.