Скольжу глазами по "преамбуле" обвинительного заключения. Тут не во что вчитываться. Все та же газетная жвачка. "...Троцкистская террористическая контрреволюционная группа... ставившая целью реставрацию капитализма и физическое уничтожение руководителей партии и правительства".
Повторенные миллионы раз, эти формулировки, которые вначале потрясали, стерлись и стали восприниматься именно как тошнотворная жвачка, как некая "присказка", вроде "в некотором царстве, в некотором государстве"... Никто уже в эту "присказку" не вслушивался, а ждали, замирая, когда же кончится она и начнется самая сказка, в которой появится Великий Людоед.
После "присказки" в моем обвинительном заключении шел список "членов контрреволюционной троцкистской террористической организации при редакции газеты "Красная Татария". Опять ни тени правдоподобия! В список попали люди, никогда в редакции не работавшие и даже такие, которые давно уехали в другие города и во время "преступлений" отсутствовали. Потом окажется, что те из них, кто уехал вовремя подальше, так никогда не были арестованы. Дальше, дальше... Ага, вот наконец заговорил и сам Людоед. Это уже не присказка, а сказка. "На основании вышеизложенного... предается суду военной коллегии... по статьям 58-8 и 11 Уголовного кодекса... с применением закона от 1 декабря 1934 года".
Теперь кровь ударяет в виски уже не мелкой дробью, а гулким редким прибоем. Что за закон? Дата его не сулит ничего хорошего.
Офицерик снова распахивает дверь "собачника". Теперь я фиксирую его наружность. Под острым носиком — усики мушкой. "Дурачок с усиками", жандармик из пьесы Горького "Враги".
Откуда-то издалека слышу повторенный несколько раз вопрос:
— Ознакомились с обвинительным заключением? Все ясно?
— Нет. Я не знаю, что значит закон от первого декабря.
Офицерик смотрит удивленно, точно я спросила его, что такое земля или море. Пожав плечами, разъясняет:
— Закон этот гласит, что приговор приводится в исполнение в течение 24 часов с момента вынесения.
24 часа. Да еще до суда тоже 24. В камере мне разъяснили, что после вручения обвинительного заключения на другой день обычно везут в суд. Итого — 48 часов. Это мне осталось жить 48 часов.
Была девочка. Женя, Женечка. И мама заплетала ей косички. Была девушка. Влюблялась. Искала смысла в жизни. И были расцветные женские годы — 27-28. И были Алеша с Васей. Сыновья.
В камере мертвая тишина. Здесь это первый случай. Отсюда еще никто не шел на военную коллегию. Всем — "тройка", "особое", в крайнем случае — трибунал. И никому еще не предъявляли такого обвинительного заключения. Чтобы с оговоркой, что в 24 часа. Сомнений в моей завтрашней судьбе нет ни у кого.