Суть Гошиного вопроса была в том, что не так давно мной был отдан приказ о выделении средств тамошним доброжелателям, очень хотевшим организовать досрочную встречу с аллахом духовного лидера младотурок, врача и поэта Абдуллы Джевдета — ибо то, что никакому нашему влиянию он не поддавался совершенно, я в принципе как-то мог бы и стерпеть, но вот то, что он был среди идейных вдохновителей геноцида армян — уже нет.
— Прямо «Белое солнце пустыни» какое-то, — хмыкнул император, узнав об этом. А вот теперь беспокоился, что среди младотурков все-таки началось шевеление, хоть и с опозданием почти в два года.
— Меня, честно говоря, тоже в Турции не все нравится, да и вообще на Ближнем Востоке творятся какие-то не совсем понятные дела. Вот я и попросил Энвер-Пашу, чисто по дружески, ускорить ихнюю заварушку, а то они бы еще год колупались в нерешительности, если не два. Потому как обстановка требует усиления власти султана вплоть до диктаторской, а, значит, нужна конституция. Революция младотурков в нашем мире только и привела к ее восстановлению, и в этом тоже пора.
Кажется, Гоша не очень уловил связь между наличием конституции и диктатурой, поэтому я развил свою мысль:
— Всякий порядочный диктаторский режим обязан иметь конституцию, причем чем режим жестче, тем конституция должна быть демократичнее. Вот при Ники ничего такого в России не было, зато был бардак и полный паралич власти. А при тебе сразу Конституционная Комиссия появилась и ударными темпами накакала документ. Правда, с демократией там умеренно, поэтому и диктатура в России пока не очень впечатляет. Зато ты вспомни, какую конституцию приняли в Союзе в тридцать шестом году! Самую, по-моему, демократичную в мире. Ну, и власть у Иосифа Виссарионовича потом была, ты уж извини, малость поабсолютней твоей… Гитлер, кстати, поначалу тоже этот документ имел, и почти такой же красивый, как у нас. Но потом отменил, недоумок, и плохо кончил.
Ситуация на Ближнем востоке действительно внушала мне некоторые опасения — своей благостностью. В общем она была более благоприятной для России, чем в том мире, причем без особых наших на то специальных усилий. Например, тут в Иране, как и у нас, в шестом году произошла конституционная революция, но ее результаты получились несколько иными. Вместо разделения на английскую и российскую зоны влияния весь Иран был признан российской, а англичане удовлетворились небольшими торговыми и гуманитарными преференциями в южной части страны, потребовав лишь признания английской зоной влияния Кувейта. Ладно, это было сразу после черногорской войны, и тогда у британцев могли быть определенные опасения, но ведь с тех пор ничего не изменилось! У Вилли аналогично — его железка Берлин-Багдад строилась с меньшими трудностями, чем мне были известны из истории. И это при том, что здесь весь мир уже куда глубже понял значение нефти! Объяснение такой осторожности наших оппонентов у меня было только одно — нас боятся спугнуть.