Домбал на бегу ставит пистолет на боевой взвод. Выстрелы — так мне кажется в первый момент — рвутся под самыми окнами замка. Вылетаем из холла, сзади хлопают двери, эхо барабанит в ушах до тех пор, пока нас не оглушает вой ветра. Снова две очереди из револьвера-автомата. Желтые вспышки рассекают синеватую тьму ночи и гаснут за правым крылом замка. Куницки что-то бормочет, но вой ветра глушит слова, и я не понимаю, чего он хочет. Стискиваю пистолет и мчусь прямо по снежной целине. Белая мокрая каша хлещет в лицо, застилает глаза, ветер врывается в легкие, и вдруг, почти с облегчением, я лечу в сугроб. Куницки помогает мне подняться, и теперь, наконец, до меня доходит, что он просто ругается самыми последними словами. Домбал исчез. Мы беспомощно стоим среди сугробов. Снег ледяным обручем сжимает застывшие ноги. Из тьмы движутся на нас два желтых глаза.
Это Домбал с милиционером. Сержант держит револьвер-автомат дулом вниз.
— Гражданин капитан… — Сержант вытягивается по стойке «смирно», но я жестом приказываю ему идти к замку. Весь нижний этаж правого крыла ярко освещен. Море света заливает двор., где все еще пляшут снежные вихри.
— Что случилось? — спрашиваю я, когда за нами закрывается дверь.
— Гражданин капитан, докладывает сержант Лигенза, пост номер два. Я заметил человека, который шел к замку, и приказал ему остановиться. Три раза повторил «Стой!». Но он припустился бежать. Тогда я согласно распоряжению, гражданин капитан… Согласно распоряжению стрелял.
— Промазал, — успокаивающим тоном замечает Домбал.
— Следы?
— Ведут к замку.
— Так ищите, черт побери! Что вы встали?!
Ветер хлопает дверями, заносит снежные клочья даже в холл. Куницки вытирает лицо, белое как таблетка, тянет меня за рукав и бормочет что-то непонятное.
— Оставьте меня в покое, — говорю я ему и останавливаюсь как вкопанный в дверях салона. Под люстрой, все лампочки которой сияют ярким светом, словно гости, приглашенные на великосветский прием, выстроились Бакула, Фрич, Труда и Ласак.
— А вам что здесь понадобилось?
Молчат. Оскорблены моим невежливым тоном. Переглядываются. Наконец Бакула вынимает правую руку из кармана пиджака, слегка наклоняет голову и любезно информирует:
— Мы хотели узнать, что случилось, пан капитан.
— Ничего. Абсолютно ничего, пан доктор Бакула, — отвечаю я и разглядываю их ноги. Все четверо обуты в мягкие домашние туфли. У Бакулы — кожаные коричневые элегантные. Он весь такой. От идеально треугольного узла галстука до домашних туфель.