— Смажь девке спину и зад. На спинку положим, надо, чтоб не о рубцах думала, а все мысли на другое место пошли.
Пока тетушка растирала лампадным маслом пострадавшее тело, Аленка украдкой поглядела по углам: где бадейка с розгами? Если решили на спину класть, значит, точно по грудям накажут. Хорошо, если розги ивовые, а вот если вербой стегать будут, света белого не взвидишь… Но розог видно не было, и девушка слегка успокоилась: значит, опять кожаным пояском Ефимия накажет. Это вытерпеть можно, не впервой.
Ей велели лечь на спину на широкой, густо намыленной лавке. Легла, баба Нюра завела ее руки за голову, придавила, а сестра Ефимия велела:
— Раскинь ноги, да пошире.
Тетушка помогла, силком разводя в стороны ляжки и подымая их вверх. Аленка оказалась в постыдно распятой позе и крепко зажмурилась от нахлынувшего стыда.
— Как по ночам шастать неведомо где, так не жмуришься! — сурово выговорила тетушка.
— Ничего, стыд не дым, глаза не выест, — обманчиво ласково сказала Ефимия. — С утра мужик порол? Мужик. Голая была? Как есть голая. И ничего, не померла…
Аленка почувствовала, как холодные пальцы сильно растягивают в стороны половые губки. Окунув руку в тазик с мыльной водой, Ефимия глубоко ввела пальцы внутрь. Аленка дернулась, прикусила губы.
— Не кусай, еще не больно… — загадочно сказала бабка Нюра.
— Не тронута, — как показалось, с разочарованием, сделала вывод сестра Ефимия.
— Но все одно: от греха уберечь, печать поставить…
— Все одно! — едва не хором ответили тетушка и бабка Нюра. — Сделай милость, сестра Ефимия, запечатай девкин грех! Рука у тебя святая, легкая…
— Не святая, пустыми словами Бога не гневите! — нахмурилась Ефимия. — А ты, девка, знай: еще раз такая гулянка, я тебе самолично всю срамницу раздеру колючими прутами! Да потом присыплю солью да перчиком! Сегодня уж милостиво с тобой будет: чтоб знала, как себя блюсти, изнутри пропечатаем. Держи ей ляжки, сестра Анна. Пошире растяни, чтоб вся срамница как есть выставилась!
Аленка ощутила, как ее бедра под сильными руками тетушки приподнялись еще выше и в стороны, оказавшись чуть не выше плеч и рук, которые все сильнее давила к скамье бабка Нюра. Она еще не понимала, что они собрались делать, хотя чувствовала что-то очень стыдное и трудное.
Из-за спины тетушки Аленка не видела, что делает Ефимия, слышала только, как звякнул на каменке железный черпак и густо запахло свечным воском. Тетушка легла на ее задранные вверх ляжки всей грудью, освобождая руки, бабка Нюра вытянула шею, чтобы лучше видеть и шепнула Аленке: