— Мы не просим. Я не прошу. Я русский. Этого достаточно. Мне не надо никакой идеи.
— «Я русский», — мрачно передразнил Безлетов. — А нерусских вы куда денете?
— Слушайте, Алексей Константинович, не передергивайте… Никто никуда не собирается девать нерусских, и вы прекрасно об этом знаете.
— А что же ты, Саша, немедленно начинаешь со слов «я русский»?
«Вот как, — снова подумал Саша, — он со мной на «ты», а я с ним…»
— Я не начинаю, — ответил Саша. — Я сказал, что не нуждаюсь ни в каких национальных идеях. Понимаете? Мне не нужна ни эстетическая, ни моральная основа для того, чтобы любить свою мать или помнить отца…
— Я понимаю. Но зачем ты тогда вступил в эту… в партию вашу?
— А она тоже не нуждается в идеях. Она нуждается в своей родине.
— Ой, ну не надо всех этих слов — то «русский», то «родина». Не надо.
— Всуе не упоминать, да? — примирительно сказал Саша. — Я согласен.
— Какой, к черту, «всуе»? — взвился Безлетов. — Вы не имеете никакого отношения к родине. А родина к вам. И родины уже нет. Все, рассосалась! Тем более не стоит никого провоцировать на все эти ваши мерзости с битьем стекол, морд, и чего вы там еще бьете…
— Лучше тихо отойти, — в тон Безлетову, но с понижением на полтона ответил Саша.
— Лучше тихо отойти в сторону, чем заниматься мерзостью.
— Лучше тихо отойти в мир иной, — сказал Саша.
— Да, представь себе. Лучше. Перед Богом это — лучше. Все ваши телодвижения, ваше трепетание — все это давно потеряло смысл. Вы ничего не исправите. Но если вы начнете пускать кровь, если уже не начали, — здесь Безлетов снова еще прибавил голоса, — то…
Безлетов затянулся сигаретой и забычковал ее не без остервенения, словно задавил гадкого червяка.
Все сидели молча. Веня прокалывал зубочисткой отверстия в пачке сигарет, Негатив смотрел телевизор. Рогов смотрел в стол, покачивая под столом ногой.
— А вас что, все устраивает? — спросил Саша, совсем успокоившийся, поймавший ритм разговора и с интересом разглядывающий Безлетова.
— Ты никак не поймешь, Саша, — здесь уже нет ничего, что могло бы устраивать. Здесь пустое место. Здесь нет даже почвы. Ни патриархальной, ни той, в которой государство заинтересовано, как модно сейчас говорить, гео-поли-тически. И государства нет.
— На этой почве живет народ… — сказал Саша, желающий вовсе не спора, но понимания того, о чем говорит Безлетов.
— Твой народ, — он произнес слово «народ» раскатисто, с двумя «р» в середине, — невменяем. Чтобы убедиться в этом, достаточно было подслушать любой разговор в общественном транспорте… Думаешь, этому народу, наполовину состоящему из пенсионеров и наполовину из алкоголиков, нужна почва?