Выполз прямо на дорогу, на середину ее. Остановился кто-то.
И только после этого наплыл потолок приемного покоя. Темный, почти неразличимый — оттого, что темно было в коридоре.
Саша смотрел в потолок.
Ночью, это, наверное, было той же ночью, его погрузили на каталку, везли по коридору. Нянечка мыла его тело теплой водой.
Куда-то перекладывали, делали рентген, поворачивали, переворачивали, он стонал.
Потом приехали в почти пустое помещение, где ходили двое врачей, крепких мужиков в голубых халатах.
Ничего не спрашивая у Саши, переложили его на кушетку. Порезали бинты, раскрыли рану на груди.
Он не знал, что они делали, — но показалось, что в грудь, меж ребер вставляют трубки зачем-то. Показалось еще, что кожу по краям раны прихватывают специальными инструментами и оттягивают — заглядывая вовнутрь его тела — нет ли там чего интересного.
Было даже больнее, чем когда пытали. Саша снова заверещал, но не бился, не мешал им работать.
Казалось, что тело внутри — почти пустое, как у куклы. Пустое, но болезненное и очень горячее, и смотреть туда нельзя, и нельзя туда засовывать тонкие железные предметы, это бесчеловечно.
Орал и орал, пока все это продолжалось.
Потом один из врачей сказал спокойно:
— Ты чего кричишь? Мы уже ничего не делаем.
— Извините, — неожиданно чистым голосом ответил Саша и замолчал. Правда, уже ничего не делали.
Врачи отошли, спокойные, от кушетки, где тихо, как после буйного припадка, лежал Саша.
— Подрался с кем, что ли? — спросил только один врач. Саша подумал мгновение и сказал:
— Подрался.
Какая разница, что говорить.
Врачи помыли руки и исчезли. Осталась медсестра, старенькая, тихая и незаметная, как доброе привидение.
— Нашли чего у меня? — спросил Саша. — Операцию будут делать? Стекло есть внутри?
— Не нашли ничего. Зашили, и все. Не будет никакой операции, — ответила она.
Саша поверил.
— А ногу мою что не гипсуете?
— А что ее гипсовать? Просто ушиб. Ты вообще весь синий. Долго били, наверное.
Она не спрашивала ничего — Саша удивился этому.
Его привезли в палату. Еще кто-то приходил… просили позвонить родственникам… он ответил, что — сирота… и буква «с», вылетевшая в дырку от зуба, как-то особенно подчеркнула это сиротство…
Еще был врач… или два врача… трогали руки… давили на живот… капельницу поставили… Саша заснул.
* * *
На улице уже было светло, но необычно тяжелые веки скрывали Сашу от навязчивого света дневного. Впрочем, наверное, уже вечереющего света — он весь день проспал.
Саша лежал, легко вспоминая вчерашнее, не умом и не отбитыми мышцами, а чем-то иным. И вспоминались не боль, не унижение, а теплая и отзывчивая пустота всего тела. Пустоту пытались нарушить, но она высвободилась, выжила и вытолкнула из себя боль, несколько сгустков красного и черного, холодные острия, зерна стекла…