Туран Джай привалился спиной к стойке, вытянув ноги, голова склонилась на грудь. С него сорвали рубаху, сняли ботинки, оставили только рваные штаны. На боку запеклась кровь.
— Ну ты оборзел, Чеченя! — Макота ткнул порученца кулаком в плечо. — Он же сдохнет так! Ты его еще и бил, что ли, после всего?
— Да не, я тока…
— Не бреши! Почему рожа сплошной синяк? Нос разбил, губы разбил, глазищ ваще не видно, заплыли… Не бреши своему атаману!
— Ну, правда, да… — согласился Чеченя. — Извини, не сдержался. Он же дергаться стал, после того как я ему по башке вломил. Когда сюда втащили, драться лез… А у меня плечо! — вдруг взвизгнул он. — Он же два раза мне… почти в одно место! Два раза мне туда! И сапоги мои… Ты глянь, один же стыд теперь, а не сапоги! Ну, не выдержал я…
— Ладно, заткнись уже.
Поигрывая тесаком, атаман подошел к Турану. Подпер клинком подбородок, приподнял голову пленного и заглянул в лицо. Глаза шакаленка были закрыты.
— Да он же мертв!
— Не, не! — Чеченя подскочил, ткнул пальцем Турана в грудь. — Гляди, движется! Вишь? Дышит он, дышит…
— Не мертв, так, значит, при смерти, — убрав тесак в ножны, атаман поразмыслил и заключил: — Карла сюда, живо. Чтоб забинтовал, раны замазал, микстуры дал… Короче, чтоб не сдох шакаленок. Воды ему, жрачки. А сдохнет — ты тоже сдохнешь, Чеченя. Будет жить — и ты будешь. Вопросы есть? Вопросов нет…
* * *
Туран очнулся. Сильно болел правый бок.
Над ним склонился сморщенный худосочный человечек, весь скособоченный, со свернутым носом и кривой шеей, одетый в драный халат. Он показал пинцет с зажатым в нем комком металла — пулей, которую только что извлек из раненого. Пленник узнал лекаря Карла, которого видел у Знахарки, куда тот приезжал за советом. Лекарь обитал во Дворце, когда здесь еще была гостиница Еши, да так и остался после смены хозяина.
— Неглубоко вошла, — скрипучим голосом поведал лекарь. — Легкая рана. Повезло.
Карл перетянул рану бинтами, пропитанными темно-коричневой пахучей мазью, жирной, как болотная грязь, которой минские пастухи обмазывают коров, чтобы уберечь от солнца и насекомых. Туран сцепил зубы, чтоб не стонать. Пленник уже понял, где находится, единственное, что вызывало удивление — почему он до сих пор жив?
Смерч из черного пепла все еще кружился перед глазами, и в шелесте его слышались голоса погибших обитателей фермы. Они шептали: отомсти, отомсти… Ненависть владела Тураном. Но если раньше она пылал костром, то теперь чувства тлели, как угли. Убить Макоту… это все, что он хочет. Но больше он не бросится в бой один против банды. Это было глупо, и Туран поплатился за свою глупость. Отныне надо действовать иначе — расчетливо, холоднокровно.