Я поймал на себе несколько удивленный взгляд Никитина и поздно сообразил, что, кажется, себя выдал.
— Дарья Александровна Фигнер, дочь командующего линии, — поспешно сказал я. Последнее я присовокупил, чтобы Олег Львович подумал, будто и это знакомство мною устроено, дабы увеличить число его заступников.
Она смотрела на него неотрывно — и так жадно, что для простого любопытства этого, пожалуй, было многовато.
— Весьма польщен, — молвил Олег Львович довольно сухо и бровями подал мне знак, который, очевидно, означал, что пользоваться протекцией генеральской дочки — это для него hors de considération. — Однако мне пора, посему откланиваюсь. У молодых свои занятия, у нас, стариков, свои.
— Какой же вы старик? У вас глаза молодые, — странным голосом сказала Даша, да и слова, честно говоря, для барышни были странные.
Он с улыбкой поклонился и вышел.
— Ах! Он, верно, счел меня дурочкой! — Дарья Александровна от досады даже топнула. — Отчего вы его не остановили? Я… я так хотела поговорить с простым солдатом!
Она прибавила последнюю фразу, глядя мне через плечо. Я обернулся и увидел, что с порога гостиной за нами наблюдают Стольников и Лебеда.
— Это мадемуазель Фигнер, о которой я говорил, — невозмутимо сказал я, с гордостью видя, как заинтересованно они смотрят на прелестную гостью. И представил Даше обоих.
— Скотина ты, братец. — Базиль никогда не целовал женщинам рук, не стал этого делать и сейчас, но поклонился с элегантной почтительностью. — Предупреждать нужно. Я бы хоть усы стер. Ради такого знакомства.
Он умел быть чертовски галантен, когда желал произвести приятное впечатление.
Граф Нулин подскочил к Даше и предложил проводить ее в соседнюю комнату, где она сможет выбрать себе любой восточный наряд, причем уверял, наглец, что его можно нисколько не стесняться, ибо он — евнух.
В гостиной на гостью с объятьями налетел Кискис — на правах родственника, но Дарья Александровна от него мягко отстранилась. Не стала она и переодеваться. Вид у нее был расстроенный.
Давненько не наблюдал я Стольникова в таком оживлении. Он спросил, каковы Даше здешние воды сравнительно с немецкими, а когда она отвечала, что за границей никогда не бывала, разразился целой речью на патриотическую тематику. Приступы разговорчивости случались с ним нечасто, но, если уж он говорил, то красно́ и остро. Означать это могло лишь то, что госпожа Фигнер ему понравилась. Я уж был не рад, что вздумал хвастать перед «блестящими» дамой своего сердца.
Стольников начал объяснять, почему он никогда не променяет отечество, каким бы уродищем (n'importe quel sort d'ourodistche) оно ни было, на заграницу.