Эдгар хотел было возмутиться, но вместо этого снова надолго замолчал. Потом тихо сказал:
— Наверное, я просто не знаю, какая она — настоящая жизнь.
— Значит, пришла пора узнать. — Так же негромко ответил Рамон.
Хуже всего было то, что читать у Эдгара не получалось. Он специально припас в дорогу список нового трактата о совершенстве божественном и первородном грехе, но обнаружил, что не в состоянии одолеть ни страницы. Стоило только попытаться всмотреться в мелкую вязь букв, как морская болезнь, вроде бы не беспокоившая в обычное время, отчетливо давала о себе знать. Он честно попытался было не обращать внимания на слабость плоти — и едва успел вылететь на палубу и добежать до борта, занятого такими же страдальцами. Вторая попытка одолеть строптивый трактат закончилась столь же печально, а на третью молодой человек уже не решился. И оставалось только спать, молиться и размышлять. Рамон, судя по всему, становиться брату нянькой не собирался. Нет, он никогда не отказывался поддержать разговор, если оказывался рядом — но чаще пропадал где-то среди пьющих или играющих в кости. Эдгар попытался было его образумить — ведь кости, как и любые игры возбуждают алчность, коя есть грех смертный — но приподнятая бровь и невероятно ехидная ухмылка остановили поток благочестия раз и навсегда.
Так протянулась неделя, и молодой ученый приготовился было к еще одной столь же тоскливой, заранее успев оплакать потерянное время, как все изменилось.
Он не был силен в морском деле, и так и не узнал, предвещало ли что-то беду. Просто однажды начавшийся с вечера ветер превратился к утру в нечто, неописуемое обычными словами. Эдгар не знал, как это называется — буря ли, ураган или как-то еще. И правду говоря, ему было не названий. Удержать бы остатки ужина внутри и удержаться самому — нет, не на ногах, какое там! В мире не осталось ничего надежного, и казалось, что он сам вот-вот покатится куда-то, точно бочка с горы, грохоча и подпрыгивая. И оставалось только вцепиться во что-то — или в кого-то и молиться. В кромешной тьме трюма, где свечи давно повыбивало из шандалов. Рядом кого-то выворачивало, кто-то выл в голос. И как раз когда Эдгар отчетливо понял, что рассказы о геенне огненной — вранье от начала до конца а если и есть преисподняя, то она именно такова: темная, тесная и наполненная воплями грешников — до него добрался Рамон. Уму непостижимо, как он разыскал брата в творящемся вокруг безобразии, хотя, если подумать, они спали рядом. Но сейчас и сажень казалась бесконечной.
— Извини, пришлось Хлодия успокаивать. — Голос воина звучал не слишком ровно, но страха в нем не было. — Все-таки я его господин. Сейчас отец за ним приглядит, но поначалу вдвоем уговаривать пришлось, что все в порядке.