— Подвинься, развалился, как хозяин. — Кузьма сдвинул кота в сторону и перевалился на бок, устраиваясь поудобнее на теплых кирпичах. Но тут же вскинулся и стал слезать с печки, приговаривая: — Забыл, Николай Иванович, надо же — из ума выпало… Они ее, когда волокли, старуху, у нее из-за пазухи все шмотье высыпалось — тряпочки зеленые. И вот это… Я после подобрал. А зачем подобрал — сам не ведаю…
Кузьма засунул руку в глубокий карман своих широких штанов, пошарился и вытащил, положив на стол, большой серебряный медальон на грубой, засаленной веревочке, порванной посередине, к которой привязан был залоснившийся кожаный мешочек.
— Там разглядывать некогда было, а тут — запамятовал, надо же! — продолжал удивляться Кузьма. — Может, деньги?
— Ну да, — усмехнулся Николай Иванович, — слитки золотые.
Придвинул к себе медальон, попытался открыть его, но медальон не поддавался.
— Дай-ка мне, — протянул руку Кузьма, — у меня ногти покрепче…
Медальон открылся с легким щелчком.
— Ну-у-у, — разочарованно протянул Кузьма, — тут картинка, а вы — слитки, да еще золотые… Сами гляньте!
Николай Иванович глянул и задохнулся.
В медальоне лежала уменьшенная до крохотных размеров копия с его собственного портрета — пухлый кудрявый мальчик смотрел на него широко открытыми глазами и безмятежно улыбался, как умеют улыбаться только маленькие и счастливые дети. Этот портрет в легкой золоченой раме всегда висел в кабинете отца. И сразу же вспомнилось: «А после надумала портрет с вас рисовать. Художника нашли, он вас и нарисовал — так похоже, прямо как живой вы на той картине. В сохранности теперь картин а-то, али как?» Тогда, в Твери, добрейшей Анастасии Степановне он ответил, что картина в сохранности, хотя не был уверен — сохранил ли ее старший Оконешников после скандального ухода сына из дома. А вот копия, оказывается, сохранилась. И маленький, счастливый, улыбающийся Николенька Оконешников смотрел на самого себя и, наверное, недоумевал: неужели это я?
Вздрагивающими руками Николай Иванович развязал кожаный мешочек, вытащил из него зеленую тряпочку, уже давно потерявшую свой первоначальный цвет.
Это была детская распашонка, обметанная по краям золотистыми нитками, которые давно обремкались, а местами и вовсе вылезли из материи, уже истончившейся от времени.
Николай Иванович прижал распашонку к лицу, и его сильные плечи вздрогнули.
От удивления Кузьма даже ничего не спросил у него, лишь покачал головой и снова полез на печку, но Николай Иванович остановил:
— Подожди, успеешь… Расскажи, кто она такая, откуда — Зеленая Варвара? Как в городе оказалась?