— Вы кем ей приходитесь, господин хороший?
Николай Иванович вскинул голову, взглянул растерянно, словно возвращаясь в действительность, и ничего не ответил. Дьячок переспрашивать не стал, лишь вздохнул и сообщил:
— Скоро выносить будем, подвода пришла…
Николай Иванович повел глазами и увидел, что за узкими церковными окнами уже давно рассвело и по-весеннему молодое солнце весело скользит на чисто вымытых стеклах. Он тяжело, словно старик, поднялся с колен, прижался губами к ледяному лбу матери и вышел из церкви, даже не оглянувшись, забыв перекреститься.
На улице все играло в ярком солнечном свете, бойко выстукивала капель и где-то неподалеку, срывая не окрепший еще голосишко, пробовал прокукарекать молодой петушок. Николай Иванович втянул голову в воротник, сгорбился, стараясь быть незаметнее, сразу свернул направо и быстрым шагом стал спускаться вниз по пологой улице — он вспомнил, что ему многих людей следует опасаться в этом городе.
Скоро он уже подходил к дому, на крыльце которого маячил встревоженный Кузьма.
— Я уж на розыски подаваться собрался, — торопливо заговорил он, быстро спускаясь по ступенькам крыльца навстречу, — нету и нету… Куда пропал? Тут Шалагин заглядывал, светится, как новый полтинник, сообщить чего-то желает, а ждать не стал. Вечером, говорит, зайду. Ты где был-то, Николай Иванович?
— Здесь, недалеко… Отвяжись, Кузьма, после…
Вошел в дом, скинул пальто, прилег на кровать и повернулся лицом к стенке. Не хотелось говорить, не хотелось ни о чем думать, и он лишь тупо ковырял ногтем известку. Кузьма его не тревожил и ходил по дому неслышно, как кот.
Не поднимаясь с кровати, Николай Иванович пролежал до самого вечера, пока не пришел Сергей Ипполитович Шалагин. Гость был возбужден, весел, говорил громко и торопливо:
— Утром я виделся с господином Кофтуновым. Как я понял, он прибыл не один, с ним какие-то люди. Сразу после нашего разговора они отправились в участок к Гречману. Там началась суета. А несколько часов назад из Томска прибыли пять жандармов во главе с ротмистром и в настоящее время также находятся в участке. Затянулась веревочка, конец Гречману… А вы что, не рады? Почему такой печальный вид?
Николай Иванович пожал плечами — он не знал, что ответить, он вообще не знал, что с ним происходит. Ночь, проведенная в церкви возле гроба матери, словно опустошила его, лишила былой устремленности и былых желаний: уже не хотелось радоваться падению Гречмана, не хотелось в самый последний момент, как задумывалось, увидеть его и посмотреть в глаза — ничего не хотелось…