— Какое письмо? — насторожился Гречман.
— Да уж такое, без штемпеля и без марки, а чего там писано, я не ведаю, не до чтения мне было… — Парахин распахнул одеяло, и видно стало, что под резинку кальсон на крутом животе засунут синий конверт. Парахин ловко выдернул его и положил на краешек стола. Запахнул на себе одеяло и замолчал, посчитав, что все нужное он сказал.
Гречман потянул руку к конверту, но передумал и застучал короткими пальцами по зеленому сукну. На мгновение задумался и отдал приказание:
— Чукеев, расспроси господина Парахина подробнее, а после распорядись, чтобы его с супругой доставили домой.
И махнул рукой, словно убирал с глаз всех присутствующих. Первым, бесшумно, как ящерка, выскользнул из кабинета Плешивцев, прижимая к груди чернильный прибор, ручку и стопку чистой бумаги; следом за ним вышли Парахины, а последним, прикрыв за собой двери, удалился Чукеев, успев бросить тревожный взгляд на синий конверт.
Оставшись в кабинете один, Гречман выбрался из-за стола, закрыл дверь на крючок и лишь после этого взял конверт в руки. Никакой надписи, никакого рисунка на конверте не было, только по правому краешку виделся белесый след от клея. По этому следу Гречман и разорвал конверт, вытащил напополам сложенный лист бумаги, развернул. Идеальным, каллиграфическим почерком красными чернилами на листе было написано:
«Милостивый государь!
Спешу Вас обрадовать, что недавно я прибыл в богоспасаемый град Ново-Николаевск, где Вы имеете честь быть полицмейстером. Прибыл с одной целью, ясной и твердой: сурово наказать Вас за все подлые беззакония. Равно как за нынешние, допущенные на полицмейстерском поприще, так и за прошлые, когда Вы были в меньших чинах и перебивались взятками по „красненькой“. Надеюсь, Вы не забыли такие эпизоды в Вашей мутной биографии? Если забыли, постарайтесь вспомнить. Впрочем, советую вспоминать все свои грехи и каяться в них, каяться. Но сразу и предупреждаю, что покаяние Вам, даже самое искреннее и чистосердечное, не поможет. Я все равно Вас накажу.
Грабежи с сегодняшней ночи прекращаются, потому как это был всего лишь пролог к первому акту. Теперь я займусь постановкой более серьезных сцен, от лицезрения которых у вас обязательно появится недовольство. Бумаги, добытые мной у акцизного чиновника Бархатова, и его правдивый рассказ о Ваших деяниях дают просто восхитительный материал для размышлений. Этим я и займусь в ближайшее время.
Засим раскланиваюсь, прощаюсь на недолгое время и желаю Вам доброго здравия. В петле Вы должны висеть непременно здоровым.