— Родители могут мне не поверить, скажут, что я все придумала и хочу их обмануть. Вместе со мной пойдете и подтвердите, что так было.
— Чего ж не сходить — схожу, — легко согласился Вася-Конь, — дорога мне знакомая.
— А они вас в полицию сдадут!
— В таком деле надвое — либо поймают, либо я убегу…
Тонечка даже и не заметила, как на губах у нее заиграла довольная улыбка.
За маленьким оконцем избушки нависла непроницаемая темь позднего зимнего вечера. На стекле стали вызревать белые узоры. Мороз придавливал, и, ежась от него, громко крякнул угол избушки.
— Пойду лошадь попоной накрою: холодно. — Вася-Конь поднялся из-за стола, надел полушубок, нахлобучил шапку. — А вы, барышня, укладывайтесь, спите и ничего не бойтесь. Никто не тронет.
— А я и не боюсь!
Вася-Конь, ничего не ответив, вышел. Прикрыл за собой тяжелую дверь, полной грудью вдохнул морозный колющий воздух и запрокинул голову, вглядываясь в стылое небо, густо усеянное мигающими звездами. Ему было так радостно и легко, что на миг показалось: вот оттолкнется сейчас от грешной земли, взмахнет руками — и взлетит, как пушинка, в самый купол небесного свода. Но он лишь переступил с ноги на ногу и подсушенный морозом снег отозвался крахмальным скрипом.
Господи, бывает же благодать на свете!
Вася-Конь завороженно стоял, не двигаясь с места, лишь время от времени переступал с ноги на ногу и вслушивался в голос снега.
Лошадь была в теплой стайке, пригороженной к глухой стене избушки, и накрывать ее попоной совсем не требовалось. А из избушки Вася-Конь вышел потому, что требовалось ему сейчас остановиться, дух перевести, боялся, что радость, переполнявшая его до самых краев, вдруг вырвется наружу неистовым криком либо он заплачет от умиления. Никогда, ничего подобного не испытывал он за свою жизнь и не желал сейчас ничего, кроме одного — быть рядом с ней, смотреть на нее, слушать…
И новым огнем горел на губах давний поцелуй.
А Тонечка уютно устроилась на топчане, накрывшись тяжелой и теплой шубой, пригрелась и быстро засыпала, уставшая от длинного и такого необычного дня. Она теперь была абсолютно спокойной, все страхи исчезли без остатка, и она все пыталась вспомнить какой-нибудь старинный роман, где героем являлся бы благородный разбойник, а героиней — девушка из богатой семьи.
Но так и не вспомнила. Уснула и во сне счастливо улыбалась.
На исходе ночи Вася-Конь осторожно тронул ее за плечо:
— Пора, барышня…
Сам он даже глаз не сомкнул, все ходил и ходил вокруг избушки, словно часовой, поставленный на охрану. Иногда открывал дверь, прислушивался к легкому, едва различимому дыханию и снова начинал ходить, плотнее и плотнее притаптывая еще не улежалый снег.