— Антонина Сергеевна! Вы с ума сошли! — Максим встряхнул ее за плечи. — Это же преступник!
— Не смей! — шепотом выговорила Тонечка и цепко ухватила Максима за рукав шинели. — Я не отпущу… Пока не уедет…
— Прочь! — вдруг заорал Максим так громко, что Тонечка отшатнулась от него и расцепила пальцы на рукаве шинели.
Максим оттолкнул ее и побежал в дом Королевых, высоко вскидывая ноги, так что на каблуках успевали сверкнуть под солнцем аккуратные железные подковки. И вот этот краткий, нечаянный блеск подковок будто подстегнул Тонечку, она качнулась вперед, сделала маленький шажок, затем еще один, еще и — тоже побежала. В другую сторону, к проруби. Спустилась с берега, оскальзываясь на гладко прикатанной полозьями дороге, пробежала еще какое-то расстояние и, задыхаясь, закричала, хотя до проруби оставалось всего лишь несколько шагов, закричала так, словно ее убивали:
— Беги, Василий! Беги!
Вася-Конь и господин, лежавший в санях, разом оглянулись, и Тонечка успела еще выговорить сорванным в крике голосом:
— Беги! Он полицию вызывает…
Вася-Конь, заваливаясь на бок в санях, полохнул режущим свистом, столь пронзительным, что лошадь прижала уши и рванула прямо с места, переходя без всякого разгона в галоп. Господин в санях дернулся от неожиданного рывка, едва не вывалился, но успел ухватиться за розвальни саней и удержался. Подвода, пересекая реку, стремительно уходила к другому берегу и скоро, уменьшаясь в размерах, стала исчезать и теряться в белом пространстве, будто на глазах истаивала.
Тонечка дождалась, когда подвода бесследно растворилась и ее нельзя было различить, и лишь после этого медленно побрела обратно, едва передвигая враз отяжелевшие ноги в высоких зашнурованных ботинках. Навстречу ей, из ворот королевского дома, бежал Максим, размахивал руками, кричал что-то, но она его не слышала. А когда он, запыхавшись, подбежал совсем близко и остановился перед ней, Тонечка сдернула с правой руки мягкую белую варежку и неумело, без размаху, шлепнула на румяную щеку Максима пощечину, словно смачную печать поставила:
— Подлец!
Обогнула его, будто столб, и пошла дальше, не оглядываясь ни на Максима, ни на костер, ни на Ольгу с Александром, которые продолжали смотреть на происходящее с полным недоумением.
— Антонина Сергеевна! Вы забываетесь! — Голос у Максима дрожал от негодования.
Тонечка даже головы не повернула. Смотрела себе под ноги, на блестящие носки новеньких ботинок, и зачем-то вслух считала шаги:
— Раз, два, три, четыре…
Несколько раз ее от костра окликнули Ольга с Александром, но она не услышала, продолжая равномерно, в такт быстрым шагам, считать: