Они тут. Она недооценила их. Они идут к ее хижине — чтобы ужалить мамбо в самое сердце. Ступая по земле, пережимая горло, не давая ей дышать. Домой. Скорее домой. Туда, туда.
…Червинская стояла на пороге хунфора. Она трижды пыталась вдохнуть влажный воздух — не получалось. Легкие ничего не чувствовали. Наступал вечер, она не задумывалась о смене времени суток, хотя, кажется, ночью существовать легче. Мари-Клер вставила ей новые кости, зашила кожу, евроремонт на пять баллов — она готова к новым свершениям и ждет заказ. Однако «айфон» молчал. Странное ощущение. Словно ты никому не нужна. Тебя все бросили… оставили в дураках. Ох, как же здесь скучно. В хижине мамбо абсолютно не с кем пообщаться по душам. Слуги и охрана Мари-Клер — совершенно безмозглые существа, хуже тех, что помогали ей при нападении на дуомо, отвечают замороженными фразами, неспособны поддержать мало-мальски приличный разговор. Роботы, машины, исполнители. Из всего хунфора интерес у Червинской вызывал только сарай — резные полочки из кокоса, уставленные человеческими головами в стеклянных банках. Запас Мари-Клер для церемоний. Каждой находится свое применение. Иногда черепа мелются в муку, чтобы помочь вызовам петро-лоа — извлекаются передние зубы, височная или лобная кость. Но в основном это лишь коллекция — пускай и самая страшная в мире. Банки со спиртом содержат отлично сохранившиеся черепа — мужчин, девушек и даже детей.
Мамбо сказала: если Червинской охота поиграть, она свободна выбрать любую голову… с помощью особого ритуала в вуду их заставляют петь[56]. Старуха была с ней ласкова — не так, как с остальными. Часто заговаривала первой, улыбалась и зачем-то гладила по затылку. От этих прикосновений в груди Червинской появлялось неясное, тянущее сердце спокойствие, будто бы испытанное ею однажды. У хунфора нет дверей, он никогда не запирается на замок — люди не осмеливаются заходить в святилище без разрешения мамбо. У подножия митана в окружении костей две матерчатые куклы, мужская и женская — истерзанные остриями, замазанные жиром, побуревшие от крови… из разорванных телец свешиваются нитки. В глазу каждой торчит игла, медленно оплывая загустевшей кровью. Барон Самеди улыбается со стены, скаля череп. Улыбаясь в ответ, она чувствовала тепло внизу живота и желание связи с этим существом. Мастер зла, пьющий ром-настойку на двадцати одном сорте перца, обожатель кофе и орехов… Как он прекрасен, когда танцует при свете звезд, имитируя своей тростью возбужденный член… У репосуара — подножия из дерева, тает черная свеча и лежит пища