К больнице подошли организованно: впереди с двух сторон окруженная Панька, сзади отец, замыкавший процессию. Автобус уже подали. Институтский водитель, высмотревший отца, приоткрыл дверь кабины: "Михаил Шендерыч, к воротам подавать?" - Веселым глазом он косился на Машу.
Только в автобусе, сидя у закрытого гроба, Маша поняла, что забыли цветы. Гроб, затянутый красным ситцем, топорщился сиротливыми кистями. Стараясь не глядеть в изголовье, где под крышкой лежало мертвое Фроськино лицо, Маша склонилась к матери. "Ничего, ничего, там, у самого крематория... Бабки должны продавать", - мама зашептала в ответ.
Дорога шла мимо полей, пожухлых и полуголых. Издалека, из-за кромки дальнего леса, поднималась серая труба. Желтоватый дымок струился, уходя в небо, вился и дрожал у самого жерла. "Жертва, жернов, жерло..." - Маша вспомнила свой словарь. Автобус проехал вдоль ограды, за которой открывался ровно разбитый сквер. Жидкие цветы, украшавшие клумбы, были темно-бордовыми. Мимо широкой лестницы, ведущей наверх, на площадку, автобус объезжал приземистое здание, стоявшее на холме. Миновав невзрачные хозяйственные постройки, водитель подкатил к воротам, за которыми, как солдаты наизготовку, ожидали ручные железные телеги. Двое мужчин в рабочей одежде подошли к задней двери и, ловко подкатив крайнюю телегу, приняли Фроськин гроб. "Надо бы помянуть, как думаешь, а, хозяйка?" - старший обратился к матери. Торопливо порывшись в кошельке, мама протянула рубль. "Кого поминать-то?" - он спрашивал сурово. "Ефросинию,- мама сказала испуганно, - рабу божью Ефросинию". - "Не сомневайся, помянем в лучшем виде", - спрятав деньги в карман, он взялся за тележную ручку.
До назначенного времени оставалось полчаса, и Маша пошла вдоль ограды. Цветочных бабок не было. По широкой лестнице, ведущей к главному зданию, поднимались люди. Они несли букеты, завернутые в прозрачный целлофан. Отсюда, от подножия лестницы, две трубы казались далекими и низкими. На середине площадки, к которой вели ступени, высилось странное сооружение, похожее на памятник: обрубок широкой трубы, прикрытой у жерла двумя желтыми металлическими листами. Вглядевшись, Маша поняла, что это - языки пламени.
Стены здания облицованы гранитом. Небо, нависшее над холмом, серое, под цвет облицовки. У подножия лестницы гулял ветер. Клумбы, усаженные бархатцами, дрожали мелкой рябью. Восходя по ступеням, Маша оглядывалась по сторонам. С площадки открывался вид на ближние пустыри.
Закинув голову, Маша разглядывала желтое металлическое пламя. Ветер, долетавший до холма, раздувал металлические складки. Маша слышала звук, похожий на дребезжание. С этим пламенем, свернутым из листового железа, они уходили вверх - сожженные души умерших. От жерла, нацеленного в небо, открывалась их последняя дорога. Как в концлагере, она подумала, но отогнала нелепую мысль. "Глупости, - Маша одергивала себя, - болтаю, как старая бабка".