Обстановку он оценил в долю секунды. Тело Черушина на мостовой, резкие движения смуглых пареньков и, главное, отсутствие в поле зрения Элеоноры сразу обрисовали ему картину в целом. Без криков типа «Стоять!», без предупредительных выстрелов в воздух полковник с ходу открыл огонь по колесам рванувшей с места машины.
Из машины раздались ответные выстрелы. Станиславу не понравилась меткость смуглых парней. Одна пуля потревожила его пробор, другая обожгла плечо. Сам он, похоже, в горячке промахнулся.
Машина сорвалась с места, стирая покрышки, и унеслась вдаль. В нос сыщику шибануло вонью горелой резины.
Из ресторана, пошатываясь и хромая, выбирались недавние противники Станислава. Увидев его с дымящимся пистолетом, вытаращили глаза и выставили вперед руки, демонстрируя мирные намерения.
– Извини, мужик, непонятка вышла. Мы ничего такого не хотели.
Грубиян-зачинщик остановился возле распростертого на земле тела майора Черушина и озадаченно потер травмированный подбородок.
– Да, круто ты его, – оценил он. – Нам еще повезло, легко отделались.
Крячко и сам уже понял, что столкнулся с обыкновенными алкашами. Обиды на них он не держал, но злился на себя, что позволил развести себя как сопливого пацана.
– Это не я. С какого хера мне его убивать?
Мужики удивленно переглянулись.
– Так это же он нас подписал, чтобы тебе вломить. Сказал – ты его бабу увел.
Станислав приоткрыл рот, да так и замер. Постоял с минуту. И тут позвонил Гуров.
– Ты живой? – спросил он.
Станиславу и в голову не пришло, что Гуров может иронизировать. Ответил он на полном серьезе.
– Я-то живой, но Элеонору увезли, – уныло сообщил Крячко.
– Кто?
– По-моему, какие-то абреки. Они Черушина убили.
– А как ты?
– Кажется, немного зацепили.
– Уже лечу! – Гуров отключил связь.
– Сам-то давай поосторожнее, – проворчал Крячко.
И присел на бордюр поджидать медиков и милицию.
С утра Гуров первым делом навестил раненого Станислава. Накануне вечером они не успели даже повидаться. К тому моменту, когда Гуров прибыл на место происшествия, Крячко уже укатил на карете «Скорой помощи».
Впрочем, ранение оказалось легким, и утром Станислав сбежал домой. Оставаться в больнице полковник отказался наотрез. Его жена вместе с дочкой еще накануне уехали на дачу, и теперь он наслаждался полным одиночеством.
– Представляешь, один, совсем один! Стакан воды подать некому, – говорил он Гурову по телефону, и голос его звенел нотами тихой радости.
Не то чтобы он не любил свою жену Наталью или дочку, даже совсем наоборот, души в них не чаял. За них, родных, любого злодея поуродовал бы, как Пикассо «Женщину, сидящую в кресле» или «Голову бородатого мужчины». Но иногда и самому оголтелому семьянину хочется немного побыть в одиночестве.