– Люди знают, что смертны, и знание это – ложно. Страх – это расплата за то, что люди называют разумом.
– Знают… Они знают только то, что могут себе представить. И оттого – не ведают, что творят. Стряпают свою жизнь из ошметков, обрывков, обмылков… И тоскуют, и скучают, и пережидают ее – нудно, а терпят…
– А что стряпаешь ты, старуха?
– Зеркало. Заглянуть не хочешь?
– Нет.
Она рассмеялась кашляющим смехом:
– Умный. Ты представляешь то, что иные не в силах… Потому и соблазняются… Мы ведь сейчас с оборотной стороны амальгамы… Не знаю, как ты забрел сюда, странник… Наверное, оставил что-то в прошлом… И вспомнить не можешь, и забыть не в силах. Жаль…
– Жаль?..
– Что ты не в моей власти. И все же – я заберу у тебя то, что ты уже считаешь своим… И тогда…
Дальше я не расслышал. Внезапный порыв ледяного, смешанного со снегом ветра ворвался в пещеру и – словно разметал ее всю… А я оказался один – посреди иззябшей, занесенной снегом степи… И ее начало, и ее конец терялись в мутно-серой дымке, и было не понять, куда здесь уходит день и откуда приходит рассвет… И я шел, напевая что-то несбывшееся в чьей-то жизни, и слезы скатывались по щекам, согревая…
…Я тебя вольной Волгою
Обещал катать допьяна
И дорогою волглою
Не бродить дотемна,
Только бред мой по полночи
Полон далью пологою,
И одна в душной горечи
Изнывает луна.
И дорога вся темная —
Что не мнится, то мается.
Тень чужая, огромная
Нависает стеной,
Хрусткой гранью ломается,
Во грехах моих кается,
И тоска неизбывная
Давит старой виной —
Как тебя вольной волею
Обещал купать допьяна,
Да дорогою волглою
Заблудился в ночи —
Отогрей же мне душеньку
Душной ночью убогою
И затепли лампадочку
…И снова я шел, но теперь уже под ногами была тропинка, и вела она в гору, и вокруг уже не было снега, и было лето, пусть еще прохладное, юное, но уже ветерок приносил запах трав и порой замирал на мгновение, упоенный их ароматами и ласкающий первым теплом… И я смотрел на небо, и видел впереди залитый солнцем берег, и до него оставалось немного, и я прибавил, стараясь обогнать нависшую надо мною тень… Но она следовала за мною… И еще – голос… Он раздавался время от времени, то визгливый, то вкрадчивый…
– Ты оставил что-то в прошлом… И вспомнить не можешь, и забыть – не в силах… – А потом – снова хохот, и снова слова: – Впрочем, как все. А с чего ты решил, что я – старуха?.. Я – красива… И – юна… И – беспечна… и вольна… и вечна…
…Ноги наливались свинцом, и я вдруг почувствовал себя на жестком ложе… И – был пригвожден к нему – через одежду – черным и толстым, как бревно, штырем… И мне было странно, почему раньше, мучимый тоской и бессонницей, я не замечал его… Одним движением я выдернул штырь, отбросил прочь, и он рассыпался на сотни мелких черепичных осколков…