…И – услышал другой голос и другие слова… «Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не возносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает…»[28]
…И – идти стало легко. Дорога шла в гору, все выше и выше, травы ласкались к ногам, солнце заливало все пространство вокруг, и мне сделалось совсем тепло… И я поднялся на холм, и прошел мост, и еще один, и еще… И на душе стало легко и спокойно, как бывало лишь в далеком-далеком детстве…
И я – уснул.
Вскинулся я разом – сел на кровати и пытался понять, что на этот раз заставило меня проснуться… Крик? Нет, не слышал я ничего, просто почувствовал, будто кто-то тихонько, одними губами произнес мое имя… Я бросился в комнату Ани – она была пуста.
Нежданная тоска защемила сердце… И причина тому – проста: женщины бывали со мною столь часто неискренни, что… Была ли искренна Аня? Да. Но, может быть… «Она все себе просто выдумала… Как я выдумываю музыку…» И при пробуждении все произошедшее рассеялось для нее, как сон?.. И – отчего я грущу? Ведь то, что уже случилось, так и останется со мною навсегда и никто не в силах это отнять… И все же, все же…
На столе я увидел записку: «Ты спишь еще дольше, чем я. Мне позвонила старая знакомая и успокоила насчет отца. Он – нашелся. Мы скоро будем, и вы познакомитесь. Еще – я хочу сделать тебе подарок. Люблю. Аня».
Записку я прочел несколько раз, пытаясь убедить себя в том, что слова, начертанные твердым ученическим почерком, – все объясняют, расставляют по местам, и тревога моя тщетна, и все жутковатые сны сбываются наоборот… Но ничего не получалось. Беспокойство нарастало и становилось почти паническим… Я тряхнул головой. И снова вспомнилась старуха и ее визгливый голос: «Я заберу у тебя то, что ты уже считаешь своим…»
По комнате я заметался, как по клетке. Слегка задел сложенные стопкой листы, они – рассыпались по полу… И я – замер.
С пола, прямо на меня, смотрел Алеф. Лицо его было жестким и рельефным; на вытянутой ладони он держал стеклянную пирамидку, и блики ее граней отражались в его зрачках и делали взгляд пустым и бессмысленным… Рисунок был совсем свежий.
Аня где-то видела его, и он запомнился ей настолько, что она его нарисовала?..
За спиной Алефа, подобно черной тени плаща, плавали нетопыри со страшными псиными и свиными рылами, а слева застыла химера – с задумчивым и злым лицом и сложенными костистыми крыльями…