Когда кибитка простучала мимо, Катерина с Алькой могли только догадываться, куда и зачем она поехала…
Теперь, рассудил Черный Паша, мальчишку можно забирать от сестры. Не то его возлюбленная начнет, чего доброго, разрабатывать план побега или другие какие глупости. Нет, брата надо только показывать ей издалека: мол, жив-здоров, а что с ним будет дальше, зависит от тебя.
— Батя, — позвал он товарища, — доверяю тебе пацана. Рыбу поедешь ловить или силки-капканы ставить — всюду бери его с собой. Показывай, обучай, но глаз с него не спускай. Не дай бог, с мальчишкой что случится, голову оторву!
А сам поспешил к Катерине. Она сидела в той же позе глубокой задумчивости и почти не обратила внимания на его приход. То есть она на него посмотрела, но в глазах ничего не зажглось: ни неприязни, ни интереса, ни страха. Ему это не понравилось. И хотя при взгляде на неё опять в его жилах загорелся огонь, атаман сдержался. Ему не нужна была рабыня или покорная служанка — что, впрочем, прежде его вполне устраивало, — он теперь хотел чего-то большего, настоящего. Он подошел и вложил ей в руку коробочку с серьгами.
— Твое — бери, только скажи, откуда они у тебя.
— Подарок.
— Чей? Жениха?
— Ты его не знаешь.
— Что? Значит, был кто-то еще?
Черный Паша почувствовал, что свирепеет. Она с ним играет! Это притворство, кокетство? Может, он ошибся и она совсем не такая, какой видится ему? Но нет, эта девчонка даже целоваться толком не умеет и стискивает зубы, точно хочет откусить язык. Неизвестно, до чего он дошел бы в своих рассуждениях, но поднял голову и встретил удивленный взгляд Катерины: что же он так волнуется из-за пустяка? Она даже пробудилась от своего столбняка.
— Это мне анархисты подарили. Я перед ними выступала с Вадимом, фокусником. Нет-нет, он — муж Ольги. А бандиты…
Она осеклась.
— Ну те, что наше представление смотрели, накануне обоз взяли с золотом. Вот и подарили. В запале. Иной раз артистам дарят… Аренский говорил… его потом убили… что на гастролях в Самаре купцы на манеж даже кошельки бросали.
Катерина частила словами, ей вдруг стало жалко этого человека, перед которым столь многие трепетали, и он, казалось, никого и ничего не боялся, а она — слабая женщина — могла в один момент сделать его счастливым или несчастным.
— Катюша, — он вдруг стал на колени и обнял её за ноги, — Катенька, милая, не бросай меня. Никогда в жизни я никого не любил, у меня не было жены и детей, я был один, как волк. Да, я был волком. Но, может, ты могла бы… пожалеть. Нет, только не жалость!
Он стал целовать её так, будто после собирался умереть: с какой-то пугающей отчаянностью. Ей казалось, что она задыхается, бьется в паутине его поцелуев и объятий, протестует, отталкивает, а сама все судорожней и крепче обнимала его, почти теряя сознание от захлестнувшей её горячей волны.