Некоторое время спустя Миклош отворил дверь, пропуская вперед Юлию. В нем говорило не воспитание, а инстинктивная боязнь зверя чувствовать кого-то у себя за спиной, пусть даже это — просто молодая женщина. На молчаливый вопрос пана Миклош только пожал плечами.
— Видимо, с хлопчиком мы тоже опоздали!
В глазах Зигмунда зажглись зловещие огоньки.
— Достань мне этого байстрюка хоть из-под земли! Головой отвечаешь. Учти, Миклош, ещё одна такая ошибка — самолично твое сердце из груди вырву!
Побледневший Миклош попятился назад к двери, будто пан уже занес над ним свой острый кинжал. Для того чтобы представить, как ясновельможный это сделает, старшему охраннику не нужно было даже напрягать свое воображение; суметь бы забыть то, что он видел наяву!.. Он выскочил в коридор, вытер пот и перекрестился: кажется, он опять получил отсрочку…
Между тем пан Зигмунд стал расспрашивать дочь.
— Юлия, расскажи-ка мне поподробнее, как умер Епифан?
— Не знаю.
— Как же так? А Вальтер говорил, что ты при этом присутствовала.
— Когда Вальтер его, мертвого, осматривал, я действительно была, а вот как это случилось — уволь!
— Ну, не странно ли, что умер вдруг здоровый мужик, который никогда на болезни не жаловался?.. Попробуй вспомнить все, не торопись, расскажи по порядку.
— Беата… Она провинилась передо мной. Хотела присвоить кое-что, принадлежащее мне…
— Хочешь сказать, украла?
— Не совсем. Правильнее так: она украла мое право быть первой. Я и отдала её Епифану. Или прикажешь церемониться с обнаглевшей служанкой?!
В голосе Юлии появились истерические нотки: она всегда знала, чем пронять отца, но не возмущение зарвавшейся служанкой в ней говорило, — та получила свое сполна, — а боязнь, что отец докопается до подробностей её отношений с Яном. Она позволяла деревенскому парню, слуге, обращаться с собой, как с последней продажной девкой!
— Хорошо-хорошо, не должна… Продолжай.
— А это все…
— Как — все?!
— На другой день я проснулась, ко мне зашел Вальтер и сказал, что Епифан умер от разрыва сердца… Он, видимо, перестарался с Беатой: у неё были вывернуты руки и даже спина искусана. Сам догадайся, что мог с ней делать Епифан… Он же был зверем!
— Но, заметь, преданным зверем. Он никогда бы не напал на своего хозяина… Что еще?
— С Беатой случилась истерика, и Вальтер дал ей успокоительное. А потом она попросила у меня прощения. Ползала на коленях, целовала ноги… Так, знаешь ли, трогательно. Если разобраться, она — просто дурочка…
— Но что все-таки случилось с Епифаном?
— Говорят же тебе: умер! Похоронен на заднем дворе.