В живом общении Дёгтев непрерывно "тянул одеяло на себя". Выдерживать подобное "в больших дозах" было делом нелёгким, а потому Вячеславу Ивановичу частенько доводилось становиться участником разнообразных и разномасштабных скандалов: хоть литературных, хоть бытовых, хоть общественно-политических. Но связано это было не с каким-то его собственным внутренним складом души, а с выработанной годами убеждённостью, что только таким путем — и никак не иначе — можно чего-то добиться в этой жизни. Это было профессиональное: "Если я лётчик, значит— я должен летать, а не сидеть на земле. Если я писатель, значит — я должен писать и публиковаться, а не ныть, что, вот мол, меня не печатают".
Его — печатали. И тиражи — расходились. "Две тысячи читателей у меня есть всегда", — сказал он как-то в интервью. Особенно радовался и даже гордился, что его рассказы начали включать в школьные хрестоматии: "Значит, дети будут изучать русскую литературу по Дёгтеву, как сегодня изучают ее по Пушкину, Толстому или Шолохову". Совершенно не хотел отдавать это право Набокову и компании последователей оного.
"Меня часто упрекают в нескромности, в настырности. Но, понимаешь, ситуация ненормальная. Никого из писателей-"патриотов" — кто после Бондарева, Распутина, Проханова — люди, по большому счету, уже не знают и не читают. Знамя русской литературы падает, а подхватить его некому. Они лет через десять-пятнадцать уйдут — и всё, литература наша исчезнет, как исчезла римская литература, хотя на латыни писали еще тысячу лет", — втолковывал мне Дёгтев в один из своих недавних приездов. Однако ему, который считал себя достойным и, наверное, в перспективе действительно был способен — хотя бы по таланту своему — подхватить "падающее знамя" русской литературы, оказалось не дано даже этих десяти-пятнадцати лет.
Крещеный в детстве, Дёгтев вовсе не стремился стать воцерковленным и даже верующим православным христианином — был подвержен многим страстям, и с этой стороны уязвим, в чём сам признавался в редкие минуты откровенности. Даже в родном для себя Воронеже Дёгтев вовсе не чувствовал себя "как дома". "Копают со всех сторон" — так характеризовал он своё положение в крупнейшем городе российского Черноземья. Отношения у него, что называется, "не складывались" — ни с властями, ни с местной писательской организацией. Чуть вольготнее чувствовал он себя в литературной студии на "левом берегу", которой руководил долгое время. Не из желания кому-то передать "секреты мастерства", "сделать писателем", нет, но так хоть немного сглаживался катастрофический для Дёгтева дефицит человеческого общения — причём на его, дёгтевских условиях, что важно.