Моя душа глядела с высоты
однажды на оставленное тело.
Она была сильна и молода…
Как тяжело рядиться в оболочку!
Наветы и сплошные холода
меня сломить пытались в одиночку.
Но ангел был у правого плеча
и бабушки незримое дыханье…
Они не дали кончить сгоряча
жизнь, научив ценить существованье.
Не — прозябанье! Стойкий гордый дух
опять вошёл в телесные покровы,
огнь вдохновенья в стужу не потух
и от поддержки разгорелся снова.
Опять запела юная душа,
подбадривая страждущее тело.
Жить невозможно, вовсе не греша,
но чище быть сознание хотело.
По кругу кровь гуляет, горяча,
раздвоенности нет во мне отныне.
То ангел возле правого плеча
и бабушка спасли меня от стыни.
***
Что ты ноешь, мол, вечно в тени,
не прочитан, оболган стократно…
Одарили осенние дни,
не скупясь, позолотой закатной.
Улыбнись, ты не бог-истукан.
Пусть ударит по жилам напиток.
Подними-ка повыше стакан.
Стременной, так сказать, пережиток.
***
Ярким солнцем залитая,
ловит роща каждый миг.
Это осень золотая
дразнит, высунув язык.
Это среди жёлтых листьев
красные нет-нет мелькнут,
и продолжит вновь валиться
в вечность крошево минут.
Что ж, запомним неба просинь,
золотой заветный час,
блажь, с которой эта осень
сенью осеняла нас.
***
Собираю камни.
Что открыл я в них?
Видятся века мне
в жилах слюдяных.
Чёткий отпечаток
миновавших гроз.
Глажу без перчаток.
Задаю вопрос.
И скорей — не камню,
себе самому:
неужели канем
в вековую тьму?
Чтобы правнук, краток,
изучал всерьёз
чёткий отпечаток
миновавших гроз.
***
Твердила мне бабушка в детстве,
мол, вновь, на изломе веков,
не смогут сородичи деться
от ярости старых врагов.
Мол, приидут страшные казни
невинных ни в чём христиан,
померкнут былые рассказы
о смерти от дьявольских ран.
Я слушал, нисколько не веря,
никак не умея понять,
что можно вдруг выпустить зверя
в людской оболочке опять.
Но что-то сломалось в природе,
и ясно заметно, без призм,
что дьяволом пущен в народе
жестокой резни механизм.
И взрослые гибнут, и дети,