Когда музыка смолкла, он пошел было навстречу Наташе, но золотозубый сам привел ее на место.
— Извините, — сказал он Саше, улыбаясь.
Потом начал рассказывать новый анекдот, затем предложил пари, что «Спартак» обойдет «Динамо». А как только снова зазвучали трубы, протянул руку Наташе, и та с улыбкой согласно кивнула ему и снова оставила Сашу.
За спиной его кто-то усмехнулся. И он не выдержал. Стиснув зубы, пробрался сквозь толпу в дверях и бросился вон из зала,
Вот и комната, в которой они разделись. Саша взял плащ и вышел на свежий воздух.
Двери института по-прежнему осаждали желающие попасть на вечер. К Саше сейчас же подскочили несколько ребят:
— У вас нет лишнего билета?
И тогда Саша опомнился. Что он наделал! Ведь Наташа осталась там, среди этих пижонов. Вернуться? Но до слуха снова донесся ритм барабанов, и он будто снова увидел ее рядом с золотозубым.
Нет! Лучше быть дикарем, кем угодно. Только не видеть всего этого. И он шагнул в темноту.
Вечер был ненастным. Резкие порывы ветра сильно раскачивали фонари на столбах, и тени на мостовой метались из стороны в сторону. Деревья качали голыми ветвями, и их мокрые вершины тускло блестели в свете фонарей.
Но вот уже не стало и фонарей. Кончились тротуары. По сторонам тянулись еле видимые в сетке дождя высокие заборы. Под ногами зачавкала грязь. А он все шел и шел, стараясь ходьбой заглушить обиду.
Закончив лекцию, Воронов прошел к себе и, вымыв под краном руки, долго вытирал их полотенцем, шагая в задумчивости по кабинету из угла в угол. На лбу его блестели капли пота. Не легко, видно, давалась ему та завидная непринужденность, с какой читал он свои курсы.
Но судить об этом могли лишь те, кто работал с ним рядом и видел груды книг и журналов, проходящих через руки Воронова перед каждым занятием. Их не удивляло, что восемьдесят минут, проведенные за кафедрой, для него равнозначны нескольким часам любой самой трудной работы. Им, слушавшим Воронова и знавшим, чего стоило просто и доходчиво изложить сложнейшие вопросы атомной физики или кристаллохимии, было известно, сколько энергии требовали эти лекции.
Однако усталым Воронов не выглядел. Глаза его улыбались, будто он увидел или услышал что-то очень хорошее. И так случалось всякий раз, когда он приходил из одиннадцатой группы…
Воронов посмотрел в окно и, кажется, впервые за этот год увидел небо таким, каким видел его еще мальчишкой.
— И таким оно будет всегда и для всех… — Он раскрыл форточку, подставив лицо тугой струе прохладного воздуха.
— О чем это вы, Юрий Дмитриевич?