– Чего? – не сдавался дядя Зуй. – Чего ты сказала? Повтори!
– Видали первого? – повторяла Мирониха. – А ну слезай отсюда, первый!
– Ну ладно, пускай я второй! Пускай второй, согласен.
– Что ты, батюшка, – сказала тетка Ксеня, – за Миронихой я стою.
– Эх, да что же вы, – огорчился дядя Зуй, – пустите хоть третьим!
Но и третьим его не пускали, пришлось становиться последним, за Колькой Дрождевым.
– Слышь, Колька Дрождев, – спрашивал дядя Зуй, – не видал, какая клеенка? Чего на ней нарисовано: ягодки или цветочки?
– Может, и ягодки, – задумчиво сказал Колька Дрождев, механизатор, – а я не видал.
– Хорошо бы ягодки. Верно, Коля?
– Это смотря какие ягодки, – мрачно сказал Колька Дрождев, – если чернички или бруснички – это бы хорошо. А то нарисуют волчию – вот будет ягодка!
– Надо бы с цветочками, – сказала тетка Ксеня, – чтоб на столе красота была.
Тут все женщины, что стояли на крыльце, стали вздыхать, желая, чтоб клеенка была с цветочками.
– А то бывают клеенки с грибами, – снова мрачно сказал Колька Дрождев, – да еще какой гриб нарисуют. Рыжик или опенок – это бы хорошо, а то нарисуют валуев – смотреть противно.
– Я и с валуями возьму, – сказала Мирониха, – на стол стелить нечего.
Наконец дверь магазина загрохотала изнутри – это продавец Петр Максимыч откладывал внутренние засовы.
А в магазине было темновато и холодно. У входа стояла бочка, серебрящаяся изнутри селедками. Над нею, как черные чугунные калачи, свисали с потолка висячие замки. За прилавком на верхних полках пасмурно блестели банки с заграничными компотами, а на нижних, рядком, стояли другие банки, полулитровые, наполненные разноцветными конфетами. При тусклом свете ириски, подушечки и леденцы сияли за стеклом таинственно, как самоцветы.
В магазине пахло клеенкой. Запах селедки, макарон и постного масла был начисто заглушен. Пахло теперь сухим клеем и свежей краской.
Сама клеенка лежала посреди прилавка, и, хоть свернута была в рулон, верхний край все равно был открыт взглядам и горел ясно, оудто кусок неба, увиденный со дна колодца.
– Ох, какая! – сказала тетка Ксеая. – Поднебесного цвета!
А другие женщины примолкли и только толпились у прилавка, глядя на клеенку. Дядя Зуй дошел до бочки с селедками, да и остановился, будто боялся подойти к клеенке.
– Слепит! – сказал он издали. – Слышь, Колька Дрождев, глаза ослепляет! Веришь или нет?
И дядя Зуй нарочно зажмурился и стал смотреть на клеенку в узкую щелочку между век.
– Кажись, васильки нарисованы, – хрипло сказал Колька Дрождев, – хуть и сорная трава, но голубая.
Да, на клеенке были нарисованы васильки, те самые, что растут повсюду на поле, только покрупнее и, кажется, даже ярче, чем настоящие. А фон под ними был подложен белоснежный.