Перед глазами Даны стояли яхты в гавани Довиля; картины у нее продавались не часто, и, чтобы заработать денег, она иногда давала уроки — учила желающих ходить под парусом. Она вспомнила Лили.
Как же ее не хватает!
Дана грустно спустилась по ступеням и пошла, вдыхая свежий летний воздух, вдоль изгороди. И тут ее внимание привлек синий фургон. Из него вышел рослый и широкоплечий мужчина с изящным букетиком маргариток. В его сильных руках они казались совсем крохотными. У Даны забилось сердце. Совсем молодой — лет тридцать, не больше. Огаста Ренвик, заметив его, радостно вскрикнула, мужчина обернулся к ней, Дана отвернулась.
И быстро зашагала по дорожке — искать племянниц.
— Она говорит, ты ей и двух слов не сказала, — ныла Элли.
— Да пошла ты! Сказала я ей два слова, — огрызнулась Куинн.
Глаза Элли налились слезами. Куинн попыталась отвести взгляд. Выйдя из главного входа, они проскользнули в галерею через боковой и забрались под стол, накрытый скатертью, так что их никому видно не было. Куинн было трудно притворяться, что она не замечает слез Элли.
— Прекрати! — строго велела она.
— Чего прекратить? — спросила Элли, шмыгнув носом.
Она знала, что Куинн презирает плакс, и изо всех сил пыталась сдержаться.
Чтобы сменить тему, Куинн вытащила из-за уха окурок, который нашла на лестнице. А уж стащить спички со стола было пара пустяков. Она чиркнула спичкой и затянулась.
— Ой, не надо! — взмолилась Элли. — А если ты умрешь? Курение смертельно опасно.
— Все умирают, — бросила Куинн. — Кого это волнует?
— Меня, — тихо сказала Элли.
Больше она не могла сдерживать слез, и они горячими ручейками покатились по ее щекам.
— Элли, а ты знаешь, зачем она приехала?
— На выставку.
— Дура ты! Вовсе не за этим.
Куинн вдруг стало страшно и душно под столом. Она затушила сигарету и сунула ее обратно за ухо. А потом откинула скатерть и поползла наружу. Элли — за ней. Люди глядели на них с изумлением, но Куинн было плевать. Ей надо было поскорее выбраться отсюда.
Блэк-Холл остался точно таким, каким его помнила Дана: спокойным и элегантным городком, залитым прозрачным желтоватым светом, который словно поднимался от болот и прибрежных бухт, освещая дома и шпили церквей. Именно здесь начинался американский импрессионизм.
— Привет! — окликнул Дану чей-то голос. — Ты далеко собралась?
Она обернулась и увидела все того же молодого человека с цветами. Да, она не ошиблась, ему лет двадцать восемь — двадцать девять, не больше.
— Мне надо кое-кого найти, — ответила она и не спеша пошла дальше.
Июньский воздух был свеж и прохладен. Дул легкий ветерок, и Дана поплотнее запахнулась в черную кашемировую шаль, наброшенную поверх белого шелкового платья.