предложение руки и колес — при всех-то этих «говорил же я вам!» на кончике каждого языка. Поражен и, как оказалось, слегка разочарован: он ожидал от Хэнка большего. И чувствовал, что Хэнк его предал, так или иначе, пусть даже неясно, как и в чем именно… И почему я
не доволен тем, как все сложилось?
Индианка Дженни надевает сапоги и затевает паломничество в «Корягу». Порой прямое участие — действенней сопричастности пране. Особенно — участие в ночной жизни бара. Сегодня будет много пьяных. И как знать?
Симона открывает коробку, только что доставленную жующим спичку юнцом из «Стоукс Дженерал».
— Нет карточки от кого?
— Нет, ни карточки, и ничего, — ответил пожиратель эмбрионов огня. — Клиент особо предупредил, чтоб никаких карточек от Хови… чтоб вы не могли отослать это обратно кому-нибудь.
— Так, немедленно возьми и отнеси обратно кому-нибудь — но какая миленькая, как он мог? — и скажи кому-нибудь, что я не принимаю подарки от незнакомых мужчин… Хм, мой любимый цвет, мой размер, как он угадал, спрашивается?
— Может, ему сестренка какая присоветовала?
— Значит, сестренке и отнеси!
— Не могу, — сказал парень, порываясь завести кривой взгляд под ее халатик. — Один пакет — одна доставка!
— Да?
— Ага. — Он подмигнул, передвинул спичку в другой угол рта и был таков, не успела Симона его остановить. Симона поспешила с подарком в спальню, покуда не заинтересовались эти шпионы с другой половины дома, матушка Нильсен и ее отпрыски. Разложила платьице на кровати и оглядела… Такое красивое. Но нет. Она обещала. Нельзя огорчать Деву…
Она положила платье обратно в коробку и принялась вновь облачать ее в папиросную кожицу, как вдруг увидела в окне Индианку Дженни. Та шагала, грузная, громоздкая, в грязных резиновых сапогах, сквозь дождливый сумрак. Симона смотрела, завороженная, легонько поглаживая пальчиками шуршащую шкурку. Вот — она скорчила Дженни гримасу, — то, во что я боялась превратиться. Вот оно, чем я не хотела стать. Я покаялась, я поклялась на Библии, я обещала Всеблагой Матери Господней никогда больше не грешить… но я не хочу стать такой, как эта корова.
Вдруг она вспомнила свое отражение в зеркале и жалость в глазах женщин, встречавшихся на улице. Ее глаза закрылись… Я была добродетельна. Но стезей добродетели я почти дошла до того же, до чего эта варварская потаскуха дошла тропой греха — гадкая бродяжка в рванье. И вот теперь женщины в городе смотрят на меня, как на последнюю уличную девку. Из-за моей внешности. Потому что я не могу позволить себе приличный вид. Ох, ох,