— Спасибо, Евгений Петрович! — Камера переместилась на телеведущего, моложавого мужчину с пышной смолистой шевелюрой. — Я надеюсь, наши земляки хорошо понимают все значение того, что вы делаете. Во всяком случае, мы с вами помогаем им в этом. Но не могли бы вы сейчас более подробно остановиться на…
Муконин сплюнул, чертыхнулся и переключил канал.
Здесь транслировался старый добрый фильм. Героя по ошибке посадили в самолет, и он летел в Ленинград. Интересно, нравится ли ей эта милая незабвенная комедия? А была ли она до войны в ныне изуродованном Петербурге, тоже не избежавшем ядерного удара, чудеснейшем городе, который назывался когда-то Ленинградом? Костя отложил пульт и с интересом посмотрел на девушку.
Маша разглядывала комнату: стены оттенка морской волны, стилизованный комод, который охранял безмолвный ушастый щенок из плюша, панно с непонятным пейзажем в духе Пикассо.
Вот она, сидит здесь, подумал Костя, будто пригретый котенок, принесенный с мороза, потихоньку оживает и, порывисто почистив перышки, начинает осторожно озираться по сторонам. Зачем я привел ее сюда? Зачем я остановил ее там, на площади? Может, это был лишь резкий порыв, ничем не обоснованный? Как неожиданное дуновение осеннего ветерка, поднявшего с земли горсть золотистых листьев? Как проявление слабости старого хищника? Нет, нет. Просто… Черт его знает! Что-то этакое было в ее походке, в ее фигуре, что-то жалкое и нестойкое, а главное, чем-то отдаленно знакомое, напоминающее ту, другую походку. И вот теперь она здесь, пушинка, занесенная ветром перемен. И еще одна жизнь случайно (или нарочно?) соприкоснулась с моей.
Первая доза коньяка, поначалу радовавшая легким теплом, уже куда-то испарилась. Костя вдруг почувствовал сильную усталость. Усталость накатила волной и наполнила тело железной тяжестью. Костя снова налил в бокалы. День выдался трудный. Он долго работал, застрял в центре города, возвращаться пришлось поздно.
— Ну как, полегчало? — спросил он у Маши.
— Да, мне уже лучше. — Она утвердительно закивала.
— Давай выпьем еще.
Она робко взяла бокал. Обозначился характерный изгиб в рисунке губ.
— Ты один здесь живешь? — Маленькая ласточка над переносицей взмахнула крыльями.
— Нет, не совсем. Иногда по ночам кто-то скребется. То ли крыса, то ли домовой.
Маша попыталась улыбнуться, сдвинув уголок рта.
Они выпили.
— Может, хочешь перекусить? — спохватился Муконин.
Маша молча пожала плечами.
— Кажется, у меня завалялась пара яиц. Пойду, сделаю яичницу.
Так он сказал, и отправился на кухню, и по пути вдруг осознал, как пошло прозвучала первая фраза. Пошло прозвучала бы в иное время, в ушедшем мире, но здесь и сейчас на подобное уже не обращаешь внимание.