Маша открыла сразу, словно стояла под дверью. И глаза, эти карие глаза с оттенком сосновой коры, кедровых косточек, илистого дна, или бог знает чего еще, — они радостно блеснули, но тут же потухли.
На ней был уже знакомый китайский халат с розами. Тонкие брови как будто стали светлее, и лицо несколько обескровилось, а так — ничего в ней не изменилось.
— Привет, — напряженно выговорил он. — Можно пройти?
Девушка отступила в сторону. Муконин вошел.
В комнате царил слабый свет, какой бывает в сонный час. Веяло дешевым парфюмом со смесью жасмина и спирта, и чего-то еще. Все выглядело мило и уютно. Костя бесцеремонно скинул ботинки, повесил курточку на вешалку, прошел и сел на диван.
— Ты наверно уже не ждала? А я шел сейчас мимо, дай, думаю, зайду.
Брови Пьеро сдвинулись, Маша зашуршала халатом, села на край стула. Уставилась в сторону окна.
— Да нет, вообще-то, не ждала, — дрогнувшим голосом тихо сказала она.
— Послушай, ты, может быть, обиделась, но я не смог в тот день прийти. Честно не смог. Обстоятельства оказались выше моих желаний.
Костя пристально глядел на нее, ждал, когда она повернется. Но Маша упорно смотрела в сторону окна.
— А может, у тебя не было желаний? — проговорила она, нервно потеребив краешек полы халата.
Он перевел взгляд на ее точеные коленки и на появившееся, более светлое, чем коленки, бедро с нежной кожей, татуированной едва заметными деревцами кровеносных сосудов.
— Ничего не имеет значения, кроме того, что сейчас я здесь, — твердо сказал Костя. — И разве ты не рада меня видеть?
Хозяйка комнаты повела плечами. Рука отпустила полу халата.
— Не знаю. Может быть. Хочешь чаю?
Она, наконец, поглядела на него, но быстро отвела глаза.
— Не откажусь.
Маша поднялась со стула, приблизилась к столику у двери и включила электрический чайник, похожий на большую гильзу с утюжной ручкой. Над столиком висел кухонный шкафчик шоколадного цвета, под шкафчиком пестрел натюрморт с фруктами, переливающийся в позолоченной рамочке — дешевая китайская поделка.
— Я смотрю, ты тут кухоньку себе оборудовала, — отметил Костя. — Молодец, не теряешь времени даром.
Маша повернулась к нему и оперлась на столик. На ее лице появилась вялая улыбка.
— Да, надо ж как-то выживать.
— А кто антресоль вешал? — поинтересовался Муконин.
— Ну так, слесаря вызывала.
— Понятно.
Неожиданно вторглась тишина. Он больше не знал, что сказать, и Маша не начинала разговор. Хмель уже прошел, и теперь он ясно ощущал лишь холодок, исходящий от нее, какой-то неприятный, бередящий душу, неизменный холодок. Откуда в ней эта строптивость? Эти ледышки? Где же та страстная открытая девочка, которая, словно не успевшая улететь на юг пташка, пригрелась однажды ночью в его квартире? Но разве могло быть иначе, если он так цинично перенес ее в дом приюта? Зря, зря все затеял, надо было вообще пройти мимо. Да только где было взять сил? Ты ли это, волевой, уверенный в себе человек? Не ты ли кичился все время своими достоинствами? И что теперь? Сидишь тут, как идиот! Косте стало вдруг обидно и жалко, что здесь все не так.