— Не станут же они за тебя драться?
— Кто знает… Словом, данный отрезок моей жизни можно определить, как хождение по лезвию бритвы.
На обед Евгения идёт одна — никто её сегодня не приглашает. Впрочем, она уже отходит от здания фирмы метров на сто, как её догоняет начальник охраны.
— Здравствуйте, Евгения Андреевна! Если ваш путь лежит в кафе, то позвольте вас сопроводить.
— Сопровождайте, — милостиво разрешает Евгения.
Он подстраивается к её шагу.
— Вы на меня сердитесь?
— А есть за что?
— Есть, — честно признаётся он и смотрит на неё сверху вниз; она отмечает невольно, что его лицо вовсе не лишено приятности — тёмно-голубые глаза, нос с горбинкой. На первый взгляд великоват, но придаёт его лицу больше мужественности, чем некрасивости. Раздвоенный, чётко вылепленный подбородок.
— Вы меня обманули? Выяснилось, что я вовсе не женщина вашей мечты?
— Смеётесь? Поделом! Да, и это тоже.
— Как? Есть ещё что-нибудь?
Он кивает.
— Немедленно колитесь! Что вы против меня замышляли?
Они заходят в кафе, и Эдуард подводит её к отдельному столику. Ирина и Лада уже здесь и, кажется, не верят своим глазам. Неужели всё-таки она?
— Не возражаете, я распоряжусь? — спрашивает он и, получив согласие, сам идёт к официантам и что-то заказывает.
Евгения делает вид, что не замечает женщин. Пусть умирают от любопытства! Удрали в кафе без неё! Главбух обиделись? Так вам и надо! Когда Эдуард Тихонович возвращается к столику, она ему напоказ улыбается.
— Учтите, я не забыла. Разговор продолжим с того самого места: со злодеяния против референта фирмы.
Он оглушительно хохочет.
— Обычная мужская подлянка! Я на вас с Петькой поспорил. Мол, всё равно уговорю!
— И кто ещё при этом присутствовал?
— Валентин.
Она чуть не падает со стула.
— Имеете в виду президента фирмы?
— А то кого ж ещё?
Тут Евгения не выдерживает и произносит сакраментальную женскую фразу:
— Какие же вы все козлы!
Чем вызывает у него новый приступ хохота.
Наверное, порядочная женщина должна на это обидеться. А она лишь снисходительно усмехается про себя. Почему она не чувствует обиды? А только спрашивает:
— На что спорили-то?
— На ящик водки.
Видите, Евгения Андреевна, не какой-нибудь там "Анапы". Водки! В ящике двадцать бутылок, а это не меньше четырёхсот рублей.
— Срок оговорили?
— Оговорили. Месяц.
— Значит, за этот срок вы должны были меня охмурить? Ну что ж, скажите им, что вы своего добились, а я подтвержу!
Он пугается.
— Пожалуйста, Женя, не надо! У Петра такой язык! Мне и прежних грехов хватит, до конца жизни не отмолю. Отдам я им этот ящик! Пусть обопьются.