— Здравствуй, мам, мы к дяде Толяну, — сообщает сын.
Шурик молчит, опустив голову. Потом взглядывает украдкой. Евгения смотрит на него, доброжелательно улыбаясь, и он, как ей кажется, облегчённо вздыхает.
Что он там себе напридумывал? Или что-то этакое ему про неё рассказали? Ей ещё предстоит узнать.
— Пойдёмте, я вас провожу!
На пороге палаты они на мгновение, не сговариваясь, останавливаются, а потом вперёд вырывается Шурик.
— Батя! — он не обнимает Толяна, не целует, а приникает к нему, чтобы тут же отвернуться, стесняясь своих повлажневших глаз. — Ну, как ты тут?
Александр Аристов подстрижен точь-в-точь, как отец. Нос у него, не в пример отцовскому, пока прямой — но глаза! — у них одни и те же глаза, по которым можно безошибочно определить: это отец и сын.
Евгения видит, с какой любовью и болью смотрит Толян на сына и ей вдруг… становится стыдно. Во время их размолвок, кажущихся обид она почему-то ни разу не подумала вот об этом — об отце и сыне. Всё о Нине думала, о ней переживала, а о Шурке забыла…
Она тихонько тянет Никиту за полу куртки и шепчет:
— Выйдем, сынок, на два слова!
Никита понимающе кивает и выходит следом за матерью.
— Я должна сказать тебе кое-что.
— Догадываюсь, — по-взрослому усмехается сын, присаживаясь рядом с ею на кушетку. — Не волнуйся, бабушка уже провела со мной разъяснительную работу. Она говорит, вы, наверное, с дядей Толяном поженитесь… Я видел нового мужа тёти Нины. И, знаешь, думаю, что будь я женщиной, ни за что бы Аристова на него не променял!
Высказав такое мнение, он на минуту замолкает, а потом выпаливает то, что не даёт ему покоя.
— Она… Шуркина мать говорит, что дядя Толян ходить не сможет!
— Что за ерунда! — возмущается Евгения. — Недавно у нас был врач, очень известный. Он сказал: будет ходить, если захочет.
— Как это? — не понимает Никита.
— Если у него хватит силы преодолеть болезнь…
— У него хватит! — не дослушав, горячится сын. — Знала бы ты, мама, какой это человек!
— Догадываюсь, — улыбается она. — Но я не договорила… Если случится… бывают всё же случаи. Ты должен знать: я всё равно его не брошу!
— Мама! — Никита, разволновавшись, даже вскакивает и опять, сконфуженный, садится. — В общем, если тебя моё мнение интересует…
— Интересует!
— То я — за!
— Спасибо, сынок! — говорит она. — Мне очень нужна была твоя поддержка.
— Конечно, папа расстроится, — рассудительно добавляет он. — Сам виноват! Женщину надо завоёвывать, а если завоевал — из рук не выпускать!
Евгения прикусывает губу, чтобы не рассмеяться — так несообразуются его слова с юным чистым лицом, которого ещё не касалась бритва, и наивными карими — в маму! — глазами.