— Ты права. Вряд ли поцелуи получатся невинными.
— Наивнячка! Какие поцелуи? Шуток не понимаешь? С голубого ручейка начинается река… Как Чебурашка, ей-Богу! Я понимаю, без мужчины тебе будет тяжеловато… Может, не стоит так уж заботится о Нине Аристовой?
— Как же я тогда ей в глаза буду смотреть?!
— В глаза! Вбили нам в башку какие-то идиллические штучки! А чем все закончилось? Люди продолжают смотреть друг другу в глаза, и обманывают. Смотрят в глаза и предают! Может, просто не нужно в глаза смотреть?
— Я так не могу.
— Вот то-то и оно-то! — вдыхает Люба и спохватывается. — Ой, я побежала! У нас столько дел! На следующей неделе приедем специально к тебе. Продержишься?
— Продержусь, — обещает Евгения.
Она могла бы сказать, что не так уж одинока, что есть у неё Надя, но раз Любе хочется думать, будто кроме неё Евгении не на кого надеяться, пусть думает…
Теперь как бы не перепутать: Люба знает про Аристова, Надя — про Алексея, и никто из них — обо всем!
В дверь опять звонят, иона спешит открыть: наверняка пришла Надя. Даже если она и обиделась за вчерашний её уход, не может она из-за такой ерунды вечно злится!
Но пришла вовсе не Надя, а Маша. Мария Зубенко. Они с мужем — как и семья Аристовых — часть небольшой компании, которая сложилась за много лет совместного проведения всевозможных семейных и государственных торжеств.
Она — удивительно мягкая, обаятельная женщина. Евгения не знает никого другого, кто так много мог бы выразить легкой полуулыбкой или одним движением внимательных, понимающих глаз. И имя ей удивительно подходит: именно такой привлекательной, женственной и должна быть Мария. Будь Лопухина мужчиной, она влюбилась бы в неё без памяти!
Любит ли её муж Сергей? Конечно же, должен любить. Он должен понимать, каким сокровищем владеет. По — крайней мере, на людях Зубенко всегда внимательны друг к другу и никто не видел их ссорящимися. Еще один идеальный брак?
На взгляд любителей худосочных красоток, Маша полновата. Но ни у кого не поднимается язык называть её толстой. Просто её тело женственно-округло. В общем, Маша — это Маша!
— Я тебе не помешала? — спрашивает она, всю жизнь озабоченна тем, чтобы, упаси Бог! не быть никому в тягость. Что это такое, Маша знает, ибо много лет ухаживала то за прикованной к постели матерью, то после её смерти, за больным отцом.
— Что ты! — убеждает её Евгения. — Я сегодня бездельничаю. Минуту назад ночную рубашку сняла.
Она искренне рада Маше, но её не покидает чувство какой-то несообразности происходящего — впервые Маша пришла к ней одна, без Сергея. Может, что-то случилось?