Алекс понуро опустила голову.
– И не разыгрывай из себя мученицу. – Его взгляд был неумолим. – Ты ведь никогда и не собиралась расставаться с ним.
При этих словах ее бирюзовые глаза загорелись огнем противоречия.
– Но я ведь…
– И не спорь, ты всегда ставила свои собственные интересы превыше потребностей ребенка.
Обиженная несправедливостью обвинения, Алекс сказала с болью в голосе:
– Это совсем не так!
– Ты ведь просто его гувернантка, а не опекун. Что ты можешь предложить ему по сравнению с семьей его отца? Безопасность? Ты ведь одинокая молодая женщина без средств, достаточных, чтобы содержать ребенка, – произнес Костос с презрением в голосе.
– Может быть, но… – Она так любила Патрика, что видела только одну сторону этого вопроса.
– Ему только два года, но он принадлежит к семье, у которой вековые традиции, – продолжал Костос. – Ему предстоит такое блестящее будущее, какое ты никогда не смогла бы дать ему. Его место здесь – на земле его предков. Он больше никогда не вернется в Америку.
– Наверное, все, что ты говоришь, правильно. И на это я могу ответить тебе только одно. Да, у меня нет таких финансовых возможностей, которые есть у вас. Единственное, что я могу дать Патрику, это моя любовь. Но я уверена, что это не так уж мало, – проговорила Алекс тихим голосом, стараясь говорить ровно, так как малыш сразу же поднял головку, готовый опять захныкать.
– Кроме того, вместо того чтобы признаться, что ты только воспитательница Патрика, ты солгала мне.
– Но я ведь ни разу не сказала, что я – мать Патрика…
– Но ты промолчала, когда могла бы с легкостью разъяснить этот вопрос, – прервал ее Костос, не давая ей возможности уйти от ответа. – Если бы ты сказала, кто ты на самом деле, я бы сразу же согласился взять тебя в Грецию вместе с Патриком.
– А я думаю, что ты вообще не стал бы считаться со мной.
– Мои чувства никогда не влияют на решения, которые я принимаю. Я так понимаю, что ты тоже чаще принимаешь решения, руководствуясь здравым смыслом, а еще чаще – выгодой.
Его глаза были полны пренебрежения.
– Ты так же использовала Патрика в своих корыстных целях, как и его мать. Ты увидела возможность подняться из нищеты за счет него и не преминула этим воспользоваться.
Похолодев от тех обвинений, которые посыпались на нее, Алекс вскрикнула:
– Это неправда!
Не переставая укачивать Патрика, который уже начинал засыпать, Алекс в упор посмотрела на Костоса. С ее щек сошла всякая краска.
Костос иронично поднял изящно очерченную бровь, его взгляд был тверд как гранит.
– Ты что, все еще собираешься утверждать, что залезла ко мне в постель только из любви к Патрику? Совершила самопожертвование? Я-то просто уверен, что у тебя были гораздо менее благородные причины позволить мне воспользоваться твоим роскошным телом. Все твои претензии ко мне были никак не связаны с заботой о моем племяннике.