— Ох, уж эта болтушка! — прищурилась Калитина. — Никогда не умела держать язык за зубами. Постоянно пробалтывалась о моих секретах. Вот кто на самом деле особа чрезвычайно легкомысленная. В своем глазу никогда соринки не углядит.
— Вы вместе учились? — удивилась я.
— Мы вместе в Летний сад гулять ходили, с гувернантками. Я десятого года рождения. Она девятого. Не смотрите на меня с таким ужасом, Стефания! Согласно Библии, оптимальный возраст человеческой жизни — 120 лет. Так что мы с Юлей по библейским меркам еще очень молодые. О смерти думаем. Но в меру. Когда придет, тогда и придет. Дружим столько, что и страшно подсчитать. Ничто не смогло разрушить наши отношения. Ни мужчины, ни дети, ни государство. Многое в жизни было, но я всегда знала, что на Юлю могу положиться. Теперь вот созваниваемся каждый день. Поддерживаем друг друга. У меня ведь никого больше и не осталось. Иногда даже страшно становится: не дай бог, она раньше меня уйдет. Как переживу?
— А у вас дети есть? — осторожно спросила я, чувствуя, как ступаю на зыбкую почву.
— Двое было, — с горечью ответила Калитина. — В блокаду схоронила. У Юли тоже двое. Один в Израиле живет, другая — в Польше. С матерью не общаются, не помогают. Бог им судья. Да и не о том мы говорим. Изумруд вас интересует. Видела я его. Два раза, и каждый раз при печальных обстоятельствах.
Жизнь Елизаветы Калитиной четко разделилась на две половины. В первой остались благополучие, радость и надежды. Во второй ее ожидали только горе и лишения.
До революции Лиза ни в чем не знала себе отказа. Ее отец, Никита Калитин, богатый промышленник, рано потерял жену. Дочь стала смыслом его жизни. Любое желание девочки исполнялось молниеносно. Хочу манто, подбитое соболем. Пожалуйста. Хочу в Ниццу! И поезд уносит Лизу в теплые края. А уж про платья, украшения и говорить не приходилось. Они появлялись в доме как само собой разумеющееся. К услугам маленькой девочки были лучшие модистки. Может, поэтому она и не задумывалась о будущем, полагая, что судьба сложится удачно: выйдет замуж, будет блистать на балах. Очень часто вместе со своей подругой Юлией Давыдовой они мечтали о страстной любви, алых парусах и толпах поклонников.
— Представляете, семь лет девчонке, а я все о любви да о любви. Словно и нет других тем для разговоров. Едва научилась читать, всю Чарскую проглотила. Нынешней Барбаре Картленд такая популярность и не снилась. Отца, помнится, очень раздражался, видя любовные романы вместо кукол. Семнадцатый год для меня прошел незаметно. Мала была, да и отец оберегал от потрясений. К тому же мы еще в январе уехали за границу. Предполагалось. Что на некоторое время. Потом многие знакомые завидовали, мол, успели и состояние сохранить, и под пламя красного террора не попасть. В двадцать пятом — вернулись. У отца здесь до революции была химическая лаборатория, здесь он оставил многие образцы. Будучи человеком прагматичным, он, тем не менее, верил, что советская власть скоро кончится. А когда понял, что это надолго, успел бежать. А я осталась здесь. В шестнадцать лет. Вместе с невенчанным мужем. Любила я его очень, той самой любовью, о которой в книжках пишут. Он отказался уезжать. А где муж, там и жена. В тридцатом у нас родилась двойня. А в тридцать седьмом его расстреляли, как и мужа Юлии. Моего — за шпионаж в пользу немцев. Ее Николая — за стойкие большевистские идеалы. Юлю спасло только то, что она в это время жила в деревне вместе с детьми. Меня же бог хранил для будущих испытаний.