— А ваш отец?
— До Константинополя так и не доехал. Потом пыталась узнать, что и как, да кто ж вспомнит бывшего промышленника Калитина! Сказали — утонул. И точка.
Судьбы двух подруг разминулись и в войну. Давыдова вместе с детьми уехала в эвакуацию. Лиза осталась в Ленинграде. Зимой 1942 года, когда ее дети умирали от голода, Лиза понесла скупщику бриллиантовое колье — подарок отца на пятнадцатилетие.
— Драгоценности тогда мало стоили, — горько вздохнула она. — Он вручил мне мешочек муки, кусочек сала и маслица немного. Но детей спасти я не сумела. Отобрали у меня еду. Едва вышла, за угол завернула, — так сразу и упала. Пнули в снег. Подняться — сил не было, где уж бежать за убивцем. Мне потом долго снилось лицо того человека. Тогда он был молодым, лет восемнадцать. Точнее не разобрать. Все тощие, серые. С глазами живых мертвецов. Даже не знаю, почему на фронт его не взяли. Бронь, наверное, выбил себе. Столкнулись мы с ним случайно: он к скупщику шел, а я выходила. Шла торопливо, не оглядывалась, все представляла, как детям мучницу на сале сделаю. А он, видно, следом пошел… Выжить сама смогла только благодаря ненависти. Все представляла, как мы встретимся, и я его убью.
Встретила его спустя годы. Его жизнь сложилась хорошо, сытно: знаю, что стал солидным человеком, ученым, исследователем драгоценных камней.
— А где вы его встретили? — чуть слышно спросила я.
— В Эрмитаже. Уже в конце восьмидесятых годов. Тогда выставку французского искусства привезли. Мы с Юленькой и пошли. Мы всегда в курсе всех культурных событий. Он на лестнице налетел на нас, смильпардонил и далее побежал. Несмотря на возраст, двигался легко.
— И вы его сразу узнали? Прошло столько лет, — меня внезапно бросило в холод, когда я поняла о ком идет речь.
— Зло, деточка, не меняется. Оно всегда остается злом. Тот, кто продает свою совесть, не стареет. Я тогда чуть с ума не сошла от ярости: вспомнила лица мертвых ребятишек — сына и дочки — и бросилась за ним. Юля мне что-то во след кричит, а я не слышу: иду за ним, как на поводке. Он в служебные помещения, и я за ним. А в руках — смешно сказать — зонтик костяной сжимаю. И все думаю, как этим зонтиком его убить. И понимаю, что не убью — и не потому что страшно, а потому что силы не те, да и зонтик старенький. Хлипкий. Слезы по лицу как у свечи догорающей. Вот тогда я этот камешек и увидела. На столе у него. Во второй раз в жизни увидела. Аккуратный такой, величиной с крупный орех. Оправа затейливая. Из-за камушка убить и не смогла: как подумала, что такую красоту кровью оскверню, так не по себе стало. И ведь, знаете что, детка, было ощущение странное: будто камень шепнул мне, что рано или поздно кара настигнет убийцу моих детей. И я увижу эта своими глазами. С тех пор и живу одной надеждой. Как там древние мудрецы говорили: Если долго сидеть на берегу реки, то мимо проплывет труп твоего врага. Я терпелива. Жду.