Нет у нее золотой рыбки. Есть только надпись: "Здесь были Паша и Маша, январь, 1985 год". И полное равнодушие.
— Да пусть он катится, куда хочет! Пусть на ней женится, пусть рожает с ней детей, мне-то что? — Светлана Борисовна вытерла высушенные глаза. — У него — своя жизнь, у меня — своя. Выйду замуж и назло стану счастливой.
"Счастливой? — усмехнулось зеркало. — С кем? Кому ты нужна, если даже себе не приглянулась?" Зеркало отрезвило. Она для него никто. И звать никак. Пустое место. Хозяйка квартиры для любовных утех, которая и завтрак готовит, и за постой не берет.
Она снова — воспаленно и беспомощно — взглянула в зеркало. Как там, у Мандельштама? "Невыразимая печаль открыла два огромных глаза"… Больно, очень больно… Доплелась до кухни и вылила в себя полбутылки дешевого портвейна, а дальше… тишина. На той же подушке в ситцевый цветочек. Плохо. Оставьте все меня в покое! Я — никто.
Пронзительный звонок.
— Света!
Сухой язык с трудом сложил тяжелые слова:
— Кто? Зачем?
— Света, горе-то какое…
Сквозь тупую головную боль пробилась тревога:
— Что случилось?
— Павел…он… мы ничего не смогли сделать… так сразу… «Скорая» опоздала.
Она уронила трубку и, подвывая, доползла до телевизора. Трясущимися пальцами — всеми сразу — нажала на красную кнопку:
— … сегодня на шестьдесят первом году жизни во время записи новой телевизионной передачи скоропостижно скончался ведущий нашего канала Павел Дальский… Мы все его помним, как талантливого и честного журналиста, неутомимого борца за коммунистические идеалы… В его жизни было много планов и надежд…
Знаешь, какую, я штуку сделаю в шестьдесят лет? Я умру! Прямо во время эфира. Правда, смешно?
…Он всегда поступал правильно, как честный гражданин, как ответсвенный журналист, и как…
Ты моя девочка, понимаешь, моя. С того самого дождя. И кроме тебя, у меня никого нет, и не будет.
Никто не знал, что жизнь Павла Дальского так трагически оборвется. Еще вчера он признавался своим коллегам, что вскоре всех нас удивит…
Она мне всё! Судьба. Страсть. Ненависть. Молодость. Надежда. Любовь. С ней я живу. Захлебываюсь жизнью, но живу.
Мы выражаем соболезнования близким, родным и друзьям Павла. Он навсегда останется в наших сердца и в нашей памяти… Спи спокойно, дорогой товарищ…
Ты — это ты. И ты мне — никто.
Гражданская панихида состоится в пятницу, в актовом зале…
Ой, а ширинку-то он застегнул? И ведь теперь уже не спросишь.
Больно вспоминать. Светлана Борисовна тяжело поднялась с дивана, и медленно пошаркала к узкой крутой лестнице. Но ведь вспоминает же: другого все равно ничего нет. Паша, Паша… Программировал жизнь, запрограммировал и смерть. Уже потом, спустя год, когда боль и отчаяние покрылись первой коркой, осторожно спросила у оператора, как это было. Пленки ведь так и не сохранилось — засветили почему-то. Никогда не засвечивали, а тут засветили.