Сергей еще ничего не сказал, но я догадываюсь, что он не оставит мне своего телефона, не попросит звонить, он уйдет, чтобы никогда не возвращаться, но то, что есть между нами сейчас, никуда не уйдет. Мы разделим этот большой свет, вспыхнувший между нами, на два поменьше и поместим каждый — в свою грудь. Там он будет гореть всегда, пусть мы пойдем каждый своим путем…
Мы не спим всю ночь. Исступленная страсть уступает место тихой нежности, когда восторг дает прикосновение, нехитрая ласка, когда хочется лежать и молчать, обнявшись. Или говорить шепотом, словно кто-то может нас подслушать.
— Знаешь, — шепчет мне Сережа, — я считал, что обойден судьбой.
— В каком смысле? — хихикаю я.
— Да не в том, глупенькая! — Он легонько хлопает меня пониже спины. — Я думал, что страсть — это не мой удел. Что я никогда не могу потерять голову от любви. Забыться. Себя не помнить, надо же!.. Теперь я понимаю, почему порой сгорали на работе великие разведчики… А ты? Ты любила когда-нибудь?
— Любила.
Я могла бы не говорить, но в этот момент что-то темное просыпается во мне. Хочется сделать ему больно, как делает он, говоря, что между нами никогда и ничего больше не будет. Он думает, будто любовью можно управлять, но эта самоуверенность еще ему аукнется.
— Своего бывшего мужа, — все же уточняю я.
И едва не выбалтываю: у тебя его глаза! Но это уже будет слишком.
— А… Тогда понятно, почему ты бросилась защищать его родителей. Но он-то сам не слишком горевал о тебе.
Он тоже бьет меня под дых. Что ж, как аукнется, так и откликнется. Я только пожимаю плечами. И как бы смягчаю свою оговорку:
— Это было давно, а мне — всего девятнадцать лет.
— Всего! Как будто с той поры прошла целая жизнь.
А она и прошла. Целая жизнь. Без него. Без любви. В борьбе за существование. Она и сейчас продолжается, эта борьба.
Я тихонько трогаю свои вспухшие губы. С юности так исступленно не целовалась!
— Видел бы меня кто-то из коллег! — посмеивается Сережа. Он потихоньку наблюдает за мной. — Не поверили бы. У меня знаешь, какая кличка?
— Какая?
— Ни за что не угадаешь!
— Сейчас попробую. Ледяной зуб. Холодный клык. Морозный Боб.
— Почему — Боб? — удивляется он.
Я болтала все, что придет на ум, и не успела даже придумать почему.
— Ну не знаю, может, ты хорошо знаешь английский язык!
— Ах ты вон как! Морозный клык! Ледяной Боб! Ну погоди.
Он переворачивает меня на живот и начинает шутливо покусывать спину.
— Сейчас я тебя съем!
Кусает мочку уха, шею… Меня опять обдает жаром. Я пытаюсь вывернуть голову, чтобы впиться в него губами, и все начинается сначала.