— Ничего, вот ты отправишься в свою Европу, он поживет у нас, так что мечта ребенка близка к осуществлению.
— Вообще-то Европа не моя, — смеется Катя. — Тебе сына позвать к трубке?
— Позови, — прошу я, чувствуя, как от предвкушения у меня замирает сердце. Как же я соскучилась по своему мальчику!
Мишка тоже. Слышно, как он частит и задыхается от волнения. Как бы ни старался он выглядеть мужчиной — об этом я ему порой говорю, — но он все равно ребенок.
— Мамочка, тетя Катя говорит, ты скоро приедешь?
— Завтра, сынок, в два часа дня.
— И ты заберешь меня пораньше?
— Конечно, мое солнышко, заберу! Я тоже по тебе очень соскучилась.
— Ну, тогда я пойду?
Мой сынок быстро устает от взаимных нежностей. Бесконечно твердить, что он меня любит или, как сейчас, что он соскучился, у него не хватает терпения.
— Конечно, иди, — внутренне усмехаюсь я.
Даже в детстве, будучи почти бесполыми, девочки в проявлении своих эмоций все равно отличаются от мальчиков. Девочка могла бы сюсюкать долго и повторять, что соскучилась, а этот… Сказал нужную фразу и пошел. Подрастет, скажет почти то же самое. «Прости, дорогая, но мне нужно идти воевать!» Или отправляться на рыбалку. Или на охоту…
Кате в конце разговора я сказала:
— Встречать меня не нужно.
Уж всяко разно Найденов бы меня довез до дома, но она приехала.
Катя выдергивает меня из текущей в зал прилета толпы как редиску и тащит за собой. Хорошо, что у меня нет багажа. Только небольшая дорожная сумка, в которой небольшие сувенирчики Кате с Димкой да миниатюрная пожарная машина для Мишки. Дорогущая, зараза!
Мы быстрым шагом проходим с ней через площадь, заполненную транспортом, и садимся в ее машину.
Подруга поворачивается ко мне и целует в щеку.
— С благополучным возвращением.
Только теперь я замечаю, что над правой бровью у нее залегла морщинка. Значит, Катя всерьез чем-то озабочена.
— Что случилось? — спрашиваю я, холодея. — С Мишкой?!
— Нет-нет, — будто опомнившись, отвечает она, — с твоим сыном, как и с моим, все в порядке. По крайней мере сегодня утром я отвезла обоих в садик и сдала на руки воспитателям…
— Тогда что?
Она медлит, соображая, как поосторожнее сообщить мне неприятную новость.
— Не подбирай слова, говори все как есть.
— Твою Алину убили. Врачи говорят, забили насмерть.
Я чувствую, как мое сердце отрывается и падает в желудок.
Какой ужас. И слова страшные: забили. Будто она не красивая молодая женщина, а скот на бойне. Забили!
— Кого?
— Твою Алину, не помню фамилии, такую с виду хрупкую, хотя мне говорили, ее голыми руками не возьмешь.
Алина Караулова. Боец-интеллигентка, как я ее про себя называла. Стойкий оловянный солдатик с отменной реакцией. Но если их было, к примеру, трое? В боевиках частенько показывают чепуху: будто один боец может отбиться от трех или четырех рукопашников. Конечно, если они так себе, самоучки, но если они примерно одного уровня подготовки, то вряд ли такое удастся. Боюсь, и те, кто подкараулил Алину, были в большинстве. При всех своих лозунгах насчет бездарности женщин-телохранительниц далеко не каждый мужчина вышел бы против нее один на один.