Вот примерно в таком ключе Монгол свои соображения следователю Горейко и изложил. Излагал, а сам потихонечку, шажок за шажком, пятился к выходу, даже ладонь, как бы между прочим, на дверную ручку положил.
– Все не то. – Следователь, если его тактический маневр и заметил, то внимания на него обратил мало, потому что крепко-накрепко о чем-то задумался. – Допустим, сначала она вам доверяла, возможно, даже надеялась на вашу поддержку, но потом-то, после того как узнала о вашем, с позволения сказать, предательстве…
Предательстве? Монгол возмущенно хмыкнул. Какое предательство?! Он всего лишь защищался. Да и ее, дуреху, между прочим, защищал. Мало ли что она еще может натворить в этом своем сумеречном состоянии…
– После того как узнала о вашем предательстве, – Горейко намеренно сделал акцент на последнем слове и подленько так ухмыльнулся, – что могло ей помешать с вами расправиться?
Да, по большому счету, ничего, полоснула бы ножичком по шее – и все дела. А она не полоснула. Отомстила, конечно, документик важный с собой забрала, но уж больно несерьезная получилась месть, какая-то чисто женская. Ты подлец-негодяй меня обманул, так вот и я тебе пакость сделаю! Его бывшая наверняка точно так же поступила бы. Но с ней совсем другая история, почти романтическая. А тут криминал с псевдомистической подложкой… Нелогично, прав следователь Горейко.
– Не знаю, – Монгол пожал плечами. – Наверное, времени не хватило.
– На то, чтобы убить беспомощного человека, много времени не нужно.
– Товарищ следователь, вы что, пытаетесь ее оправдать? – Дверная ручка заскользила в неожиданно взмокшей ладони.
– Не оправдать. – Горейко помотал головой. Редкие волосенки выбились из идеально уложенной прически, тонкими прядками прилипнув к сократовскому лбу. – Основная задача следователя – понять, какими мотивами руководствуется подозреваемый.
– Ну и как, вам ясны ее мотивы? – Вопрос Монгол задал вполне искренне. Вдруг товарищ следователь лучше него разбирается в человеческих душах.
– Совершенно не ясны, – так же искренне ответил Горейко и смахнул со лба жидкие прядки.
На этой почти лирической ноте им бы раскланяться, но не вышло. Только Монгол открыл рот, чтобы испросить дозволения покинуть оплот законности и правопорядка, как дверь распахнулась, весьма ощутимо врезав ему по плечу.
– Адам Семенович, куда ставить? – На пороге возник тщедушный паренек в джинсах и тенниске. Он с обожанием смотрел на Горейко – вот чудо-то, этого хлыща усатого еще кто-то может обожать! – и не обращал никакого внимания на пришедшего в тихое бешенство от подобной бесцеремонности Монгола.