— Пошел Кузю прибивать.
— Думаешь, он?
— А кому еще нечего делать, кроме как такой ерундой заниматься?
— Кстати, что он недавно такого вытворил? Что-то серьезное должно быть. Была утром в приемной, видела, как его к «главному» на ковер потащили.
— А, так это еще вчера, пока ты болела. Просто главного не было на месте, экзекуцию на сегодня перенесли.
— А за что?
Миша покрутил пальцем у виска.
— Представляешь, что учудил на сей раз? Прислали нам трех сопливых пацанов, практикантов из техникума. Особо важной работы мы им, конечно, не поручаем, а то нарубят дров, потом не расхлебаешься. Используем на побегушках, да что-нибудь несложное даем попаять, блочок ерундовый какой-нибудь настроить. Ну, они и слоняются от безделья по коридору. И вот стоят вчера около приборной кладовой, базарят, а тут Кузя откуда не возьмись. «Вы чего стоите, парни, дурака валяете? Видите, приборы списанные у стены стоят, берите отвертки и откручивайте, кому что нужно!». Ну, ребята, не долго размышляя, вооружились инструментами и давай потрошить аппаратуру. Кто лампочки снимает, кто ручки отвинчивает, кто, что-то посерьезнее внутри облюбовал. А приборы специально в коридор выставили, чтобы в КИП на периодическую поверку отвезти.
— Да ты что? — Лика прыснула. — И кто их засек?
— Заведующий кладовой, хромой Петрович. Как раз мимо ковылял. Увидел и обомлел от такой наглости. Как завопит: «Что вы тут вытворяете, вандалы?», а пацаны спокойненько отвечают: «Разбираем, как видите, приборы-то списанные». Тут и выяснилось, что, дескать, какой-то кучерявый проходил мимо и сказал, что можно их курочить, так как они давно списаны. Ну, тут Кузю, естественно, за жабры взяли и к стеночке приперли. Так, говоришь, к главному сегодня поволокли?
— Сама видела.
— И поделом. Может, успокоится, наконец, шут гороховый.
— Да ладно тебе. С ним веселее. Ты на обед пойдешь?
— Хотел, даже тебя хотел забрать отсюда, но не могу. Срочное дело.
Она пожала плечами.
— Ничего. У нас с тобой целые выходные.
— Два дня?
Она кивнула.
— Ты уйдешь на два дня? — переспросил он.
— Мне же обещано лечение, хочу вылечиться до конца. Так что думай, куда будешь меня госпитализировать.
Он еле сдерживал себя, чтобы не обнять ее. Она стояла совсем близко, нотки в ее голосе звучали так волнующе, что он готов был бы все бросить сейчас ради того, что умчаться с ней подальше от посторонних глаз. У него на лбу проступили капельки пота. Лика едва заметным движением коснулась его руки.
— Пока, Карлсончик, лети на рабочее место. Увидимся.
Лика с мечтательным видом вернулась на свое рабочее место. Даже не заметила переглядываний Касаткиной и Клары Наримановны. Ее мысли занимал Мишка, завтрашняя встреча с ним. Эти мысли вызывали у нее улыбку. Но вскоре в приятные мечты вклинились мысли о Толике, о его астме, о свекрови. Она не думала, что Толик настолько серьезно может расстроиться. Уже много месяцев она пребывала в уверенности, что ему по большому счету все равно, уйдет Лика или останется, его заботило лишь душевное спокойствие на момент защиты, но не более того. С чего вдруг она расстроился? А свекровь — тоже номер выдала. Как-то у них не заладились отношения с самого начала. Вернее, нет, поначалу ей нравился восторг невестки по отношению к ее сыну. Но постепенно все явственнее стали проявляться нотки снобизма, прозрачнее становились ее намеки на провинциальность Лики, хотя Ликины родители были интеллигенцией в третьем поколении, это, по всей видимости, мало волновало Елену Павловну. Но, тем не менее, она все же снисходительно относилась к невестке до тех пор, пока восторг Лики не пошел по убывающей. Тогда уж на поверхность всплыла полная неприязнь.