– Я думаю, что тебе следует воспринимать нашу близость как… – с явным злорадным удовольствием протянул Франко, забавляясь ее нелепым видом. – Считай, что возможность лежать в моей кровати, в моих объятиях – это привилегия…
– Ненавижу тебя, самодовольный подонок! – крикнула Полетт.
– И кстати… тебе ведь даже нравится, когда тебя берут грубо! – нанес Франко хорошо выверенный удар.
– Заткнись, мерзавец!
Я ненавижу его, внушала себе Полетт, сворачиваясь калачиком и укутываясь в одеяло. Я его ненавижу! Ненавижу так, что готова задушить. Но он же ревнует. Франко дико ревнует ее к Арманду. Отчего ей потребовалось столько времени, чтобы осознать столь очевидную истину?… Она вдруг злорадно улыбнулась в темноте, кулаки разжались. Пускай она не сомкнет ночью глаз. Главное, что и ему это тоже не удастся!
Стол был накрыт на открытом воздухе, под тенистой сенью пышных вечнозеленых деревьев. За ними, ряд за рядом, к морю спускались пологие ступени, украшенные многочисленными скульптурами в классическом стиле. Мистер Мендоса устремил на Полетт свой пронзительный взгляд. Она смущенно опустилась на стул. Когда утром ее разбудила одна из служанок, у Полетт оставалось не слишком много времени, чтобы привести себя в порядок.
Вновь подняв взгляд, она ощутила на себе горячий взор золотистых глаз Франко, физически почти столь же осязаемый, как и касание его пальцев. Полетт почувствовала вдруг незнакомую прежде сладкую боль между ног – и глубокая краска залила ее лицо.
Пока Полетт спала, Франко перенес ее обратно с дивана на кровать – то ли для того, чтобы ей было поудобней, то ли извиняясь за свое безобразное поведение прошлой ночью… а может, дабы декорация, предназначенная для воплощения в жизнь его сценария, выглядела более убедительно?
Быть может, Франко просто старается сделать приятное своему обреченному на смерть отцу? Или за всем этим скрываются более корыстные намерения? Вчера она изо всех сил пыталась не думать об этом. Сегодня она не могла думать ни о чем другом. К столу прошествовала Бонни, в свободном коротком платье чем-то неуловимо напоминая героиню фильмов двадцатых годов на пикнике – живописная и почти ошеломляюще прекрасная. Мендоса и его сын следили, как она плавно двигается по лужайке. Надо отдать ей должное, кисло подумала Полетт, Бонни умеет себя подать.
Прошлой ночью Полетт размышляла, действительно ли Бонни настолько сильно зависима от алкоголя и не этим ли объясняется ее странный визит к ней в комнату и еще более странные замечания. Но в поведении Бонни ничто не выдавало нетрезвого состояния. Ни речь ее, ни телодвижения не указывали на это. И все же Франко оставался на удивление безразличным к ее убежденности в том, что помолвка их – чистая мистификация. – У меня есть тост… – объявил Карлос Мендоса, поднимая бокал с вином. – За моего сына и его невесту. Свадьба состоится во вторник.