За ними по пятам следовала обычная ватага босоногой детворы, явно не страшившаяся декабрьских холодов. Между лачугами сновали женщины, закутанные в истрепанные платки, а мужчины с мешками из-под овса на плечах, заменявших им плащи и накидки, таскали тюки сырой шерсти из гавани, которая располагалась ниже по реке, к валяльной фабрике в конце улицы.
— Где живет Бородатая Люси? — требовательно спросил Джон у ближайшего и самого грязного сорванца, не отстававшего от него ни на шаг.
Мальчонка хитро ухмыльнулся и вместе со своими товарищами принялся скакать вокруг, приложив растопыренные пальцы ко лбу, изображая рожки.
— Бородатая Люси, Бородатая Люси- ведьма! — хором скандировали они.
Гвин вознамерился отвесить подзатыльник главарю, но тот ловко увернулся.
— Где она? — заревел он.
Один из мальчишек, более других склонный к общению, взмахом руки указал на хижину, стоящую в стороне от улицы, на огромном, поросшем камышом пустыре.
Двое судейских зашагали вдоль вонючей траншеи, которая вела к указанной мальчишкой развалюхе, и вскоре оказались в настоящем болоте, которое издавало хлюпающий звук при каждом их шаге.
— Клянусь святыми Петром и Павлом, это, должно быть, самое паршивое место во всей округе, — выругался де Вулф, чувствуя, как вода просачивается внутрь его кожаных ботинок.
— Не может быть, чтобы такая знатная леди, как Адель де Курси, приходила сюда, — возразил Гвин.
Джон пожал плечами.
— Женщины, попавшие в беду, например некстати забеременевшие, когда у них на носу свадьба с другим мужчиной, способны на многое, Гвин.
Они дошли до хижины, которая представляла собой еще более жалкую картину, чем все другие. Она опасно накренилась в одну сторону, словно собираясь свалиться в траншею, вероятно оттого, что болотистая почва просела под ненадежным фундаментом. Дым струился из-под прогнившей тростниковой крыши, которую усеивали куски дерна. Двери не было, ее заменяла часть плетеной изгороди, прислоненной к стене и закрывающей вход. Гвин отодвинул ее в сторону и крикнул:
— Есть тут кто-нибудь?
По грязной соломе, устилающей земляной пол, зашаркали шаги, и у входа показалась согбенная фигура. Хотя Джону довелось повидать немало разных странных людей, эта старуха была уникальной. Не говоря уже о том, что она была пугающе безобразной, все ее лицо покрывали вьющиеся седые волосы; чистыми оставались только лоб и нос. На одном глазу веко воспалилось, покраснело и загнулось наружу, дряблые, отвисшие губы обнажали беззубые розовые десны. О том, что это существо женского пола, можно было догадаться по обрывкам тряпок, которые она на себя надела, да еще по капору, завязанному под подбородком.